Развод. Мы больше не твои (СИ) - Гейбатова Мила
Несмотря на то, что я и сама шла к этому решению, мне дико странно и больно слышать подобное от Глеба. Ведь это я пострадавшая сторона, которая и должна выгонять мужа, а не наоборот! Тогда к чему его удивление?
– При чем здесь твоя мать? И какое опережение? Ты сам собирался заговорить о расставании? Я не ослышалась?
– Нет, не ослышалась, Ольга. Не стоит прикидываться невинной овечкой, у меня вчера на многое открылись глаза, – раздается из трубки жесткий голос Глеба.
– Вот как, очень интересно, – растерянно тяну, прикидывая на, что у него могли открыться глаза, что за бред он несет. – И с чего они у тебя открылись, эти твои глаза? Подсказал кто–то? Рассказал что–то?
Не иначе его блондинка поведала о нашем случайно подстроенным мной знакомстве, как минимум, пожаловалась на странную девушку, испортившую смартфон. И мой дорогой супруг, как настоящий альфа–самец, решил опередить меня. Эта версия вполне логично вяжется с Глебом. Воистину, я бы даже сказала.
И «альфа самец» – это вовсе не комплимент, это клинический диагноз.
Хотя он упомянул мать. Не вяжется тогда.
– Можно и так сказать, – коротко отвечает он.
Да нет, где это видано, чтобы Глеб спокойно решал конфликты? Он должен уже минут пять как кричать и сыпать оскорблениями! Это в нем так своеобразно бурлят муки совести? Или ему настолько все равно на меня?
– Кто официально подаст на развод? Как будем делить имущество и детей? – спрашиваю о насущном, нужно ведь теперь, получается, решить все эти неприятные вопросы. Официально.
Я понимаю, почему я боялась первая заговорить обо всем об этом, откладывала, закрывала глаза на правду и переживала глубоко внутри в обнимку с подушкой. До того момента, как озвучишь все вслух, кажется, что еще не все потеряно, есть надежда на то, что обнаружится какая–то деталь, которая повернет происходящее под другим углом, и в разводе просто отпадет надобность.
Но когда слова уже произнесены, назад дороги нет и не будет.
– С чего ты взяла, что мы будем сейчас официально разводиться? Так быстро хочешь освободить себя? Нет, милая, не пойдет. У меня здесь сделка века решается, в данный момент мне не нужны никакие разводы.
На несколько секунд теряю дар речи. Мы ему с детьми не нужны, но развода пока не будет, ведь ему по работе невыгодно.
– Глеб, а ты не обалдел случайно? Ты меня буквально втоптал в грязь на дне рождения наших общих детей, а теперь считаешь нормальным вытащить, отряхнуть и некоторое время еще попользоваться? Я не узнаю тебя. Где мой Глеб десятилетней давности? Что с тобой сделала твоя работа?
– Ничего она со мной не сделала. Преимущественно именно ты с детьми пользуешься ее благами, так что не надо, – говорит раздраженно мой супруг. – Я вам предлагаю спокойно жить в доме два месяца, я вас по–прежнему буду обеспечивать, не брошу. Просто прошу не пороть горячку. Никаких разводов и никаких откровенностей кому бы то ни было о том, что между нами происходит. Все.
– Даже мамочке твоей не жаловаться, да? – ехидно осведомляюсь. – Ведь она в чем-то там была права! В отличие от меня.
– А мама здесь причем, Оля? – тяжело вздыхает Глеб. – Хочешь спустить на нее всех собак из–за того, что она мне открыла глаза?
– Так как же она тебе их открыла?
По моей версии любовница на меня нажаловалась, а не свекровь.
– В прямом, Оля, в самом прямом. Устал я. Ты не представляешь, насколько я устал. Здесь бедлам, там мама, еще и ты со своими детьми. Даже ругаться не хочу, так я устал.
Что–то внутри меня привычно тянется к Глебу, жаждет дать ему душевную поддержу. Но я быстро пресекаю этот порыв на корню.
– Нет, Глебушка, супруг ты мой дорогой. Ты ни черта не устал. Ты ни разу не вставал ночью к орущему Никите, а когда его с трудом успокаивал, просыпалась Сонечка, и все начиналось по кругу. Ты не переживал их колики и режущиеся зубки, не паниковал при виде первых неуверенных шагов у опоры. Ты всего этого не проходил! Хотя что я тебе говорю, мы с момента моей беременности находимся с тобой на разных островах, которые стремительно отдаляются друг от друга.
– Да, Оля, тут я с тобой согласен. Дети твои, а моя лишь работа, и связывает нас, получается, дом, штамп в паспорте и бюджет.
13
13
Последняя фраза Глеба меня словно пыльным мешком огревает по голове. Это как так, дети мои? Да мы столько всего делали, чтобы наши кровиночки появились на свет, причем делали вместе, а теперь они только мои?!
– Ну ты и козел, Глебушка, – произношу с чувством. – Самый настоящий представитель парнокопытных. Хотя нет, я уверена, что они своих детей не бросают.
– Что за горячка, Оля. Ты прекрасно знаешь, что я имею ввиду. Ох, для чего я вообще продолжаю этот бессмысленный спор?! У меня дел выше крыши, а я тебе сопли подтираю.
И он отключается раньше, чем я успеваю что–то ответить.
Как я уже и сказала, самый настоящий козел.
Отшвыриваю телефон на диван и обхватываю себя руками. В моем возрасте принято подводить первые итоги, а я могу похвастаться лишь разрушениями.
Мои глаза рассеянно осматривают дом, каждая деталь в нем подбиралась мною, пусть даже и не по моему вкусу. Я столько энергии и сил вложила в обустройство нашего семейного гнездышка, страшно представить. А все было сделано лишь для детей.
Я не теряла надежду на пополнение, верила, что рано или поздно у меня получится забеременеть. И только ради мечты о том, как наш с Глебом малыш будет расти на свежем воздухе на просторе, я и согласилась на этот дом. А так меня целиком и полностью устраивала квартира, рядом с которой было все на свете, и мне не нужно было садиться в машину, чтобы купить хлеб.
И что теперь? Через два месяца я отсюда выезжаю. А мои кровиночки и вовсе вдруг стали лишь моими.
Не сдерживаю всхлип, слезы градом катятся из глаз, выплескивая эмоции наружу.
– Ма! – звонко вскрикивает Никита.
– Ма! – вторит ему Соня.
Дети смотрят на меня озадаченно, не знают, как реагировать на мамину истерику.
– Не нужно, мои хорошие, – подсаживаюсь к ним и притягиваю обоих к себе, – если мама плачет, это не значит, что и вам тоже нужно. Лучше плакать по очереди, тогда всегда будет кому успокоить расстроившегося.
– Да, – коротко хором отвечают двойняшки и вроде бы перестают нервничать.
Успокаиваюсь и я.
Бросаю взгляд на раскрытый ноутбук, я ведь планировала деньги считать и план независимости строить. Но настроение скатилось до рекордной отрицательной отметки, даже не знала, что такое возможно.
Меня словно целиком проглотил огромный питон, попытался переварить и снова выплюнул наружу так и не закончив начатое.
Во всем этом стихийном ворохе эмоций я чувствую, как от меня ускользает какая–то важная мысль. Что–то, за что зацепился мой разум еще при разговоре с Глебом. Какая–то странная несостыковка, прозвучавшая совсем нелогично.
– Конечно, мои дети и мама, открывшая глаза! Это связано! – обрадованная произношу вслух. – Что такого она ему наплела, что я из жертвы, превратилась в виновницу?
Сразу приступить к выяснению отношений со всеми родственниками не получается, отвлекают потребности двойняшек. Пока мы со всем справляемся, проходит несколько часов. Вот после такого пусть мне расскажут, как можно работать с двумя маленькими детьми, я их приглашу провести с нами один день, чтобы даже у самых больших скептиков возникли сомнения.
Как бы там ни было, а бытовые привычки придется менять.
Например, перестать фанатеть от глажки абсолютно всего, до чего я могу достать своим утюгом. Знаю, это занятие очень меня успокаивает, позволяет впасть в транс и испытать нечто вроде медитации, но времени это занимает тоже очень много.
И самый главный насущный вопрос – как зарабатывать на жизнь? Выходить на прежнее место работы, а детей сдавать в частные ясли? А жить где?
Кстати об этом.
– Давай же, бери трубку, – слушаю длинные гудки в телефоне.
