Вера Колочкова - Ключи от ящика Пандоры
– Да, вам хорошо говорить! А ей каково потом, с пузом, по поселку шастать?
– Нормально она будет шастать, правда? С гордо поднятой головой! Она ж ничего не украла, честно решила родить, не испугалась, не струсила! Ребенок – это же счастье, тем более от любимого. Рожай, Ирочка, не бойся ничего! Жизнь потом сама все по местам расставит.
– Так она уж расставила, жизнь-то, – снова грустно махнула рукой в сторону тети Саши мама. – Кому Москва с институтом, а кому сплошные проблемы! Я думаю, этот подлец уж никогда сюда и носу не покажет.
– Ну и не надо, раз так! – рубанула воздух ладонью тетя Саша. – И ты, Света, больше не ходи в тот дом, не унижайся! Раз отказались и отвернулись, значит, так тому и быть. Их дело, их грех, им перед богом отвечать! Наш будет внучок, сами и воспитаем. И все, и точка, на том и порешим!
Тетки уехали, а Ирина осталась. Жизнь потекла обыденная, домашняя, размеренно-тоскливая.
Поначалу ждала, конечно. Просыпалась, бывало, по утрам и думала – сегодня Игорь придет. Уже и август на дворе, все вступительные экзамены в институтах давно кончились. А однажды не выдержала, отправилась на другой край поселка, прошла мимо его дома, краснокирпичного особняка, обнесенного бетонным забором. Ничего, кроме этого забора, и не увидела. На обратном пути, как на грех, бывшего одноклассника Костьку Остапенко повстречала. Пришлось остановиться, перекинуться парой слов. Лучше бы и не останавливалась, мимо прошла…
– О! Ирка! А ты чего здесь?
– Да так. Погулять захотелось.
– А, понятно. Я думал, ты к громовским родителям в гости ходила. Не, а Игореха-то каков, а? Надо же, и не рассказывал ничего до последнего!
– О чем… не рассказывал?
– Ну, что в Москву поступать поедет! Все в тайне держал, про наш политехнический лапшу на уши навешивал. Но ты-то в курсе была, надеюсь?
– Я? Нет… Я не в курсе…
– Ну, ни фига себе заявочки! Как это – ты и не в курсе? А мы все думали, ты в Москву за ним рванешь. Чего он после экзаменов не приехал-то? Хотя, конечно, что ему тут, с нами… Говорят, ему там отец квартиру снял, чтобы по общежитиям не мотался. Правда, нет? Ты, случайно, адресок его не знаешь?
– Не знаю, Кость.
– Да ладно, так и скажи, говорить не велено. А то вдруг кто в гости на халяву намылится. Живет же буржуазия, а? Квартира в Москве… Сама-то небось на каникулы поедешь?
Девушка заставила себя улыбнуться, неопределенно пожала плечами, стараясь не глядеть Костьке в глаза.
– Ирк… А чего тебя как-то не видно последнее время? Ты куда поступила, в педагогический?
– Нет, Костька. Никуда.
– Ты? Экзамены завалила? Да не может быть…
– Я вообще не поступала. Я… Ну, в общем, неважно. Ты извини, Кость, я тороплюсь…
– Погоди, как же так…
Развернувшись, она быстро пошла, свернула в первый попавшийся переулок. Ступила в колдобину, нога подвернулась, болью схватило лодыжку… Так и хромала до самого дома, глотая слезы. Бросилась на кровать, расплакалась впервые по-настоящему. А проплакавшись, дала себе зарок – больше не ждать. Все. Не приедет он. Надо научиться – не ждать…
В сентябре потянулись дожди, серые, занудные. Мама ломалась на огороде одна, всячески отвергая ее желание помочь. На деньги, что дали ей тетки, купила новый цветной телевизор, усаживалась за него вечерами, покряхтывая от усталости.
– Ирк, иди «Рабыню Изауру» смотреть, интересно же!
– Не хочу. Я лучше книжку почитаю.
– Ну-ну, читай…
Она и в самом деле много читала – как-то отвлекало от грустных мыслей. Увлеклась историческими романами, благо тетя Саша привезла целую кучу. От Генриха Сенкевича переходила к Алексею Толстому, от Мориса Дрюона – к Виктору Гюго. Правда, те места, где описывалась любовь, старательно пропускала. Не могла она читать про любовь. Сразу вспыхивало в груди что-то, похожее на раздражение, перетекало в боль-обиду. А потом и это прошло. Так, осталась тлеющая нытьем память, похожая на равнодушие к своей дальнейшей женской судьбе…
С октября живот сильно вырос, начал ходить ходуном. Однажды мама, глядя на нее, вдруг произнесла пугливо:
– Ой, Ирка… Вдруг у тебя там двойня? А что, вполне может быть. Как раз через поколение. Александра-то с Марией – двойняшки! Ой, не дай бог… Ты как, не боишься?
– А чего уж теперь бояться, мам? Пусть будет двойня. Да хоть тройня, мне все равно.
– Ишь! Ты мне это брось, все равно ей! Что это за тоскливые разговоры? Ничего, ничего, вот родишь, оклемаешься немного, а там и жизнь наладится. Эх, надо было тебе нынче хоть на заочное поступить! Что-то растерялись мы со всеми делами…
– Не хочу, мам. Ничего не хочу.
– Все об Игорьке страдаешь, что ли? Да брось, забудь. Нельзя тебе сейчас в тоску впадать – для ребеночка вредно. А может, и для двоих ребеночков, кто ж его знает… Мне Наталья Сергеевна недавно рассказывала, что за границей сейчас ультразвуком беременных проверяют, и вроде сразу видно, кто там да что. Говорит, через пару-тройку лет и у нас так будет. А пока – только догадывайся! Ты, когда на прием к ней пойдешь, расскажи на всякий случай, что в родне такие случаи есть.
– Хорошо. Расскажу.
– И живот у тебя для срока большой… Ой, не знаю, не знаю… На двоих-то и траты двойные…
Она родила в начале февраля – двойню. Роды были трудными, изматывающими, и девчонки родились слабенькими, общим весом и на четыре килограмма не потянули. Провалялась в роддоме почти месяц, вышла худая, изможденная, даже и не поняла поначалу, что на улице весеннее мартовское солнышко светит. Близняшек назвала Сашей и Машей, в честь теток – они, когда узнали, прослезились от радости. И мама против имен не возражала. Все-таки тетки, надо отдать им должное, решающую роль в их появлении на свет сыграли, то есть сермяжно-материальную.
Ох, и трудно им с близнецами пришлось, как мама говорила – хватанули заботушки… Чем только не переболели, если вспомнить. Даже пневмонию пережили – сколько бессонных ночей у двух кроваток провели, сколько отчаянных слез от страха за них пролили! И теткам спасибо – наведывались каждый выходной. Однажды даже консультацию у заезжего профессора устроили – через знакомых. Ирина до сих пор помнит, какие слова тот профессор сказал… Все дети, мол, делятся на больных и здоровых. Больные – это те, кем занимаются озабоченные родители, а все остальные – здоровые… Так что вы, мамы-бабушки, не волнуйтесь, хорошие детки, выправятся.
Они и впрямь к двум годам выправились, крепенькие стали, как белые грибочки. Русоголовые, синеглазые – в отца…
– Надо же, ничего от нашей породы нет! – горестно сокрушалась мама, разглядывая личики спящих в кроватках девчонок. – Вот же несправедливость какая, правда? Ну все, все Игорево – и носы, и лбы, вон, даже родинка у Машки над губой такая же… Прямо двойная копия, ни дать ни взять!
