Игры мажоров. Хочу играть в тебя (СИ) - Ареева Дина
Самое интересное, что Коннор действительно не вынимает рук из карманов.
— Наконец-то до тебя дошло, что это самая правильная поза, да, малышка? Передо мной на коленях. Запомни ее, когда будешь мне сосать, а я так и быть, не буду тебя трогать.
— Послушай, Коннор, почему тебе не найти себе кого-то посговорчивее? — особой надежды договориться не питаю, но и на открытый конфликт идти не хочу. Хотя разве кто-то на моей памяти договаривался с отморозками?
Смотрю на него снизу вверх. И его еще считают красавчиком! Своими ушами слышала, как девчонки обсуждали, какой он весь большой. Как на меня, парень больше похож на гориллу. А кто-то видел когда-нибудь красивых горилл?
Левая нога горит огнем, но если начну подниматься, боюсь не выдержу и расплачусь. А ублюдок только этого и ждет.
— Мне даже нравится, что ты сопротивляешься, меня это заводит. Разве ты сама этого не видишь, — он придвигается пахом к моему лицу, и я брезгливо отшатываюсь. Трикотаж свободно топорщится, обрисовывая реально немаленький член. — Но когда-то мне это надоест. И тогда я буду кормить тебя своей спермой, пока ты не захлебнешься...
Резкий свистящий звук, а следом сильный удар обрывает словесный поток. Коннор замирает, нескладно покачивается и огромной тушей оседает рядом, чуть не накрыв меня собой. В последний момент отползаю в сторону, наплевав на счесанные ладони.
Саймон прорывается ко мне, пока друзья Коннора обступают его со всех сторон. А я как во сне вижу идущего к нам через все поле Топольского.
— Мари, вставай, — приятель помогает подняться и даже коленки обтряхивает, как маленькой. С благодарностью опираюсь об его руку.
Он прячет глаза, явно чувствуя неловкость от того, что не смог защитить меня от Коннора и его дружков. У меня и в мыслях нет обижаться. Кем надо быть, чтобы противостоять этому отморозку? И разве мне стало бы легче, если бы Коннор размазал Саймона по асфальту?
С трудом держусь на ногах, в голове сотней молоточков настойчиво бьется: что именно видел Никита? Неужели он слышал все эти гадости?
Меня совсем не задели слова Коннора, но мысль, что их мог слышать Ник, ослепляет, заставляет щеки гореть огнем.
Я кажусь себе выпачканной в грязи. Словно со стороны вижу себя на коленях перед этим орангутангом. Что Ник обо мне подумал? Горькое осознание внутри подсказывает, что ничего нового.
— Извини, — слышу знакомый ровный голос, который проникает в подкорку. Бьет по нервным окончаниям. Сносит все выстроенные заслоны. Такой забытый и до сих пор все еще такой нечужой...
— Ты охуел, парень? — хрипит Коннор. — Я тебе сейчас башку сверну.
Только теперь понимаю, что ему прилетело в голову мячом. А он живучий. Меня, к примеру, это бы точно убило.
— Попробуй, — равнодушно говорит Никита, подцепляя ногой мяч и перехватывая его одной рукой, — у моей команды по времени сейчас тренировка. Так что иди тренируйся в другом месте. В следующий раз может и по яйцам прилететь. Остальных это кстати тоже касается.
Он на нас не смотрит, но я понимаю, для кого это говорится. Со стороны учебных корпусов быстрым шагом идет их футбольный тренер. Похоже, капитану университетской команды прилет в голову Коннора сойдет с рук.
— Расходитесь по другим площадкам, здесь сейчас будет тренировка, — машет рукой тренер. Мы с Саймоном медленно добредаем до скамейки. Друг осматривает мои коленки и ладони.
— Пойдем в медпункт, надо обработать ранки, — говорит он, заботливо вытирая мои руки салфеткой.
Я отказываюсь, перекись и пластырь есть у меня в комнате. Обходимся без медпункта, Саймон справляется не хуже.
— Это что получается, теперь из-за футболистов даже не побегаешь? — расстроенно спрашиваю приятеля.
— Я слышал, администрация в этом сезоне задалась целью выиграть кубок, — пожимает плечами Саймон. — Вот и капитана нового специально переманили.
— Я слышала, его год уговаривали, — вспоминаю подслушанный в столовой разговор. — Теперь придется менять расписание.
Саймон с досадой соглашается. Уже прощаясь, спрашивает:
— Может, завтра с утра побегаем?
— Посмотрим, мне еще надо в библиотеку, — машу ему на прощание и иду в сторону учебного корпуса. Она работает до восьми, у меня целых два часа.
В помещении библиотеки тихо и прохладно. Мне нравится, как здесь пахнет, жаль, что за отработку в библиотеке засчитываются очень низкие баллы. Я бы с удовольствием здесь поработала, но это если бы у меня была оплачена как минимум половина обучения. А так моя участь — кафе и раздевалки.
Кроме меня сейчас в читальном зале никого. У меня не так много времени, поэтому погружаюсь в книгу с головой. Совсем не слышу шаги и не сразу замечаю нависающий надо мной силуэт.
Поднимаю голову и с трудом удерживаюсь от удивленного вскрика, потому что передо мной, уперевшись одной рукой в стол, а другой в спинку стула, стоит Никита.
Глава 5-1
Мы сцепляемся взглядами. Впиваемся друг в друга, его взгляд прожигает во мне целые сквозные отверстия с оплавленными краями.
Мы оба молчим, просто смотрим. Ловлю себя на том, что впервые так хорошо вижу его вблизи без всяких линз и увеличительных стекол очков.
Хочу еще ближе. Еще глубже.
Медленно поднимаюсь, несмотря на подрагивающие коленки. Теперь наши лица прямо напротив. Фокусируюсь на зрачках, вижу каждую линию радужки, каждый излом.
У него красивые глаза. И всегда были красивые, я это знала даже когда была слепая.
Как давно я его не видела.
Недавняя встреча не в счет, вокруг нас было слишком много народу. А сейчас мы одни, и каждая клеточка тела кричит, узнавая в нем того, моего Никиту.
Пусть он сменил парфюм и стрижку, он по-другому пахнет и по-другому укладывает волосы. Пусть его глаза смотрят холодно, и в них больше нет ни восхищения, ни желания. Пусть его губы плотно сжаты, и он больше не говорит, что когда он со мной, мне нечего бояться.
Я все равно узнаю его по дыханию, по стуку сердца в грудной клетке, которая стала заметно шире. Как я могла думать, что я его забыла?
Мне для этого надо было срезать нервные окончания, вычистить память, заменить рецепторы.
Поменять меня на кого-то другого. Внутри меня должна быть другая девушка, которая не знает, какие у него шероховатые пальцы, какие твердые мышцы, какое горячее дыхание.
Господи, как же я оказывается соскучилась...
Рука сама непроизвольно тянется к его лицу. Кожа на пальцах горит. Если я прямо сейчас не прикоснусь к нему, то умру.
— Ник, — шепчу чуть слышно и даже делаю попытку улыбнуться, — Никита...
Рука, перехваченная за запястье металлическими тисками, прижимается к столу. Никита нависает надо мной, наши лица почти соприкасаются.
— Ты завтра же заберешь документы и свалишь отсюда, поняла?
Если и есть более эффективные методы сбрасывания на землю с розовых сопливых облачков, то Топольскому они точно известны.
— Отпусти, мне больно, — шиплю, пытаясь вырвать руку. — Я не собираюсь забирать документы.
— Еще раз. Завтра тебя не должно быть в университете, — он втягивает воздух через ноздри, и я вполне допускаю, что он может меня задушить.
— Что ты о себе возомнил? — зло дергаю руку, но он толкает меня к столу, и я больно ударяюсь об столешницу задом. — Почему я должна уходить?
— Потому что нам двоим здесь слишком тесно, — хрипит он, нависая надо мной.
— Вот ты и уходи. Мало тебе мажорских универов? — пячусь возмущенно. — А я буду учиться здесь.
— Не будешь. Я все равно тебя отсюда выдавлю.
— Кто ты такой, чтобы мне указывать? — задираю вверх подбородок.
Упираюсь руками в нависающую надо мной грудь. Теперь мне самой противно оттого, как меня вело еще несколько минут назад.
Нет никакого «моего» Никиты. А может, и никогда не было. В груди жжет обида, вместе с дыханием вырываются всхлипы.
