Безжалостные обещания (ЛП) - Джеймс М. Р.

Я нахожусь в больничной палате, подключенная к аппаратам, и мои запястья прикреплены к краю кровати мягкими манжетами. Раздается непрерывный звуковой сигнал, и я облизываю губы, отчаянно желая глотнуть воды. Я уже собираюсь дотянуться до кнопки вызова медсестры, когда дверь открывается, и входит невысокая темноволосая женщина в мятом медицинском халате, у нее слегка подведены глаза.

— Миссис. Романо. Я рада, что вы проснулись. — В ее голосе слышится ощутимое облегчение, и мне интересно, что произошло с тех пор, как я потеряла сознание в конспиративной квартире, что заставляет ее смотреть на меня с этой странной смесью сочувствия и беспокойства. — Позвольте мне просто развязать ваши запястья.

— Почему они вообще связанны? — Хриплю я. — Можно мне немного воды, пожалуйста?

— Конечно. — Медсестра расстегивает наручники, и я освобождаю запястья, растирая их, хотя сами наручники не натирают их. Они были мягкими и с хорошей подкладкой, но моя кожа все еще чувствуется раздраженной из-за веревок, которыми Росси и его люди связали меня. — Вот, пожалуйста, миссис Романо. Она протягивает мне чашку, и первое прикосновение прохладной воды к моим потрескавшимся губам ощущается лучше, чем самый лучший секс, который у меня когда-либо был.

Ну, может быть, не так уж и хорошо. Но почти.

Мне приходится заставлять себя не проглатывать ее слишком быстро. У меня пересохло в горле, и я хочу проглотить все это сразу, но вместо этого я пью медленными, размеренными глотками, которые кажутся пыткой, даже теперь, когда я знаю, что такое пытка на самом деле. Воспоминание об огне в моих венах заставляет меня содрогнуться, и медсестра смотрит на меня с тем же озабоченным выражением в глазах.

— Зачем наручники? — Спрашиваю я снова, когда мой рот перестает быть липким и сухим.

— Вы слишком сильно метались, когда ваш муж принес вас сюда, царапая себе руки, сходя с ума от боли. Нам пришлось связать вас, чтобы вы не содрали с себя кожу. — Медсестра с трудом сглатывает. — Мне жаль, что это случилось с вами, миссис Романо. Если вы хотите с кем-нибудь поговорить…

— Нет, все в порядке, — быстро говорю я. Я понятия не имею, какой будет реакция Луки на все это, но я не думаю, что еженедельные походы в кабинет психотерапевта будут в моем будущем. Может быть, если бы я смогла найти кого-нибудь для звонков дома…

Он никогда не позволит мне уйти после этого. Я испытываю облегчение, узнав, что наручники были делом рук больницы, потому что на мгновение я подумала, что Лука сделал это сам или приказал им, чтобы я не проснулась и не убежала. Мне это даже в голову не пришло, когда я только проснулась, но теперь я задаюсь вопросом, есть ли шанс между уходом медсестры и приходом Луки, чтобы сбежать?

— Как долго я спала?

— Несколько дней, — говорит медсестра. — Ваш муж едва выписался из больницы. Он выглядел как одержимый. Он был так зол. — Она хмурится. — Нам пришлось позволить ему принять душ здесь, он отказался отходить от вас в первую ночь, чтобы привести себя в порядок, и он был… — она замолкает, как будто не уверена, что еще сказать. — Весь в крови.

Я вышла замуж за чертова дьявола. Я думаю о брызгах на его рубашке и руках, когда он вернулся домой той ночью, о чьей-то чужой крови, о ком-то, кто кричал, умолял и корчился так же, как я. Лука сказал бы, что они это заслужили, но Росси сказал бы то же самое обо мне. Должно быть, он уже мертв, думаю я, слегка дрожа. У меня осталось смутное воспоминание о том, как Лео упал с глухим стуком, когда Лука выстрелил в него, о моем крике протеста, потому что он был единственным, кто проявил ко мне хоть какую-то доброту. Больше я почти ничего не помню, и даже то, что я думала, могло быть сном, галлюцинацией спасения.

Моя рука, не задумываясь, тянется к моему все еще плоскому животу, и холодный прилив страха пробегает по моему позвоночнику.

— Мой ребенок… — это выходит шепотом, но медсестра все равно слышит меня. Я смотрю на нее широко раскрытыми испуганными глазами, не уверенная, хочу ли задавать следующий вопрос.

Как только она ответит на него, она никогда не сможет взять свои слова обратно. Маленький секрет, который я хранила, то, ради чего я была готова рисковать своей жизнью, ребенок, которого я представляла в своей голове, обещала любить и защищать, исчезнет навсегда, как только она подтвердит это. Мне жаль. Сколько раз я думала об этом, когда корчилась в той постели, сжигаемая изнутри этим наркотиком? Я пыталась спасти своего ребенка, но все равно потерпела неудачу. И теперь гнев Луки будет яростным, я уверена.

Раньше я боялась своего мужа, но теперь мне страшно его видеть.

— С вашим ребенком все в порядке. Мы подтвердили беременность, пока лечили вас от лекарств, содержащихся в вашем организме. Вам очень повезло, миссис Романо. Врачу пришлось пару раз сделать сканирование, чтобы быть уверенным. Он не был уверен, как такому маленькому плоду удалось пережить эту травму, вы еще не прошли тот этап, когда выкидыш из-за пустяка становится обычным делом.

— Как далеко я продвинулась? — Мой голос звучит приглушенно, горло сжимается. Мой ребенок жив. Это кажется невозможным. Некоторое время спустя, несмотря на все эти мучения, я смирилась с тем, что потеряю своего ребенка, что из этого не будет выхода. Что мы оба умрем. И все же мы оба здесь, на больничной койке, живые.

На сегодня.

— Шесть недель, — говорит медсестра с первой улыбкой, которую я вижу на ее лице. — Это первая беременность. Вам очень повезло, миссис Романо, что кто-то из вас остался жив.

— Я знаю, — шепчу я. Я никогда ни в чем не была так уверена. И теперь, когда мне выпала такая удача, я должна решить, что делать дальше.

Мы с моим ребенком пережили Росси. Но теперь мы должны пережить Луку. Моего мужа. Я все еще не привыкла слышать его фамилию рядом с моей.

— Мой муж знает о ребенке? — Я чувствую, как паника начинает сжимать мое горло, сжимая его еще сильнее. Если Лука уже знает, я ничего не смогу сделать, кроме, может быть, попытки выбраться из больницы до того, как он приедет, чтобы забрать меня домой. Но даже если мне удастся сбежать отсюда, я понятия не имею, что буду делать дальше. Я в больничном халате, здесь нет ни одежды, ни денег, и мне некуда идти. Я не могу подвергнуть Ану опасности, отправившись к ней, и я даже не уверена, жив ли еще отец Донахью.

Я в еще большей ловушке, чем была раньше.

— Нет, если вы ему не сказали, — говорит медсестра, с любопытством глядя на меня. — Мы еще не обновляли вашу медицинскую карту, и мы подумали, что, возможно, лучше подождать с сообщением чего-либо, пока мы не узнаем, было ли у вас это или нет. Мы не хотели быть теми, кто испортит ваш сюрприз, если…

Она замолчала, но я знала, что она собиралась сказать. Если вы оба выживете. Что ж, мы это сделали, и теперь я должна решить, что делать дальше. Эта медсестра, единственная, кто мог бы мне помочь.

— Мне нужно, чтобы вы убрали это из моей медицинской карты. — Я стараюсь, чтобы мой голос звучал как можно более властно, но это трудно, когда в нем все еще чувствуется боль от всего того, что я пережила. — Я не хочу, чтобы мой муж знал. Не прямо сейчас.

Она смотрит на меня с любопытством.

— Я не уверена, что это то, что я могу сделать, — осторожно говорит она. — Не раскрывать медицинскую информацию…это…

— Это важно, — говорю я, стараясь, чтобы отчаяние не звучало в моем голосе, но я слышу, как оно прокрадывается внутрь. — Очень важно, чтобы он не знал.

— Вам нужно будет рассказать мне немного подробнее, — хмурится медсестра. — Вам грозит какая-то опасность? Вам нужно, чтобы я кому-нибудь позвонила? Может быть, вы хотели бы поговорить с кем-нибудь о своем муже?

Я смеюсь над этим. Я ничего не могу с собой поделать, и это выходит каким-то пронзительным, почти истеричным звуком. Мысль о том, что кто-то может что-то сделать с Лукой, защитить меня от него, слишком нелепа. Я пытаюсь представить, как разговариваю с полицией, выдвигаю обвинения против своего мужа за… что? Брак, на который я согласилась? Секс, о котором я умоляла? Лука, вероятно, совершил сотню преступлений, но он никогда не увидит тюремную камеру изнутри. И, по правде говоря, с ним я в большей безопасности, чем, вероятно, была бы где-либо еще. Росси никогда бы не добрался до меня, если бы я не покинула пентхаус, и я ожидаю, что мой муж придаст этому большое значение. Независимо от того, как сильно я стараюсь, я не могу перестать смеяться, пока мои руки не обхватывают мои больные ребра, задыхаясь, когда я пытаюсь дышать через это.