Сердолик - камень счастья (СИ) - Корнова Анна

Хотя Алина посчитала лето потерянным, но долго грустить было не в её правилах. Ей вменялось в обязанность ходить на станцию в магазин, а вернувшись, задавать вопрос: «Мамочка, как нога? Лучше?». Инна должна была массажировать Лидину больную лодыжку, помогать делать лечебную гимнастику и усиленно готовиться к экзаменам (сидела даже по ночам с какими-то тестами). Алина не понимала: сколько можно зубрить про санобработку или снятие послеоперационных швов! Сегодня прочитала, завтра повторила и пошла гулять.

В воскресенье молодежь посёлка по традиции собрались на поляне с сеткой поиграть в волейбол. Сначала хотели играть девчонки против мальчишек, но команды не набрались, и играли смешанные составы. Митя шёл мимо площадки и присел на грубо сколоченную лавочку покурить и посмотреть на игру. Ребята позвали его шестым в команду, Митя неохотно поднялся, но через несколько минут уже с азартом играл в волейбол. Алина оказалась в команде с Митей. Она отметила, что удар по мячу у него сильный, плечи широкие, под футболкой при каждом движении играли мышцы, вообще, Митька классный, как-то раньше не замечала.

Они возвращались после игры, усталые и довольные.

— Инна чего играть не пошла? — Митя внимательно смотрел на Алину: он только заметил, что Иннина сестра настоящая красавица.

— Изучает, как померить аксиллярную температуру.

— Какую температуру?

— Подмышечную, — рассмеялась Алина, — даже я запомнила. А она всё зубрит особенности течения, лечение, осложнения…

У ворот дачи Рождественских остановились.

— Ну, я пошла, — Алина посмотрела на Митю. Уходить домой не хотелось. — Ты на костёр придёшь?

Костром называли вечерние посиделки на опушке леса за посёлком, иногда действительно жгли сухие ветки, любуясь пламенем, но чаще просто сидели на поваленных вокруг костровища брёвнах, шутили, разговаривали.

— Я вечером в Москву поеду, — развёл руками Митя.

Дома Алина первым делом заглянула в спальню к Лидии:

— Мамочка, как твоя нога? Лучше?

Услышав, традиционное «Спасибо, доченька, получше», отправилась к сестре.

— Ин, чего у нас поесть?

— Борщ на плите ещё горячий, я только что маму покормила.

Алина фыркнула (борщ есть не хотелось), отрезала колбасы, хлеба и вернулась к Инне:

— Пойдем вечером гулять?

— Прожуй, потом говори, — Инна не поднимала головы от своих записей.

— Хватит зубрить, жизнь мимо проходит. Сейчас в волейбол играли с Лесной. Разбили их по полной — двадцать пять, пять. Кстати, с нами Митька твой играл. Он ничего так играет.

— Он же в Москве сейчас, у него сессия, — Инна удивленно уставилась на сестру, — ему завтра макроэкономическую политику сдавать.

— Нефига себе! Я думала, ты кроме пищеварительной и мочеполовой системы других слов и не знаешь. А ты ещё Митькины выучила, — хихикнула Алина.

— Он не собирался на дачу приезжать, — Инна словно не слышала сестру. — Мы вечером должны созвониться, «ни пуха ни пера» друг другу пожелать.

— Как у вас всё сложно. Да, не смотри так, засядет он за книжки и тебе позвонит вечером из Москвы. Я его на костёр звала, а он сказал, что сейчас уезжает.

Когда наступили сумерки, за посёлком собралась дачная молодежь. Было здорово сидеть вокруг костра, наблюдать за исчезающими в темноте искрами, загадывать желания. В аромате летней ночи есть что-то сладкое, что волнует, говорит о любви и обещает счастье.

Алина смотрела на пламя костра, ловя на себе взгляд Сани, красивого паренька с соседней улицы. Намечался лёгкий дачный роман, о котором зимой будет приятно вспоминать, как и о солнце, о зелёной траве, о клубнике с грядки — о всём том радостном и беспечном, что дарит нам лето.

— Привет! — рядом с Алиной на землю уселся Митя.

Митя ждал, что посыплются вопросы «Почему ты не уехал?», «Что-то случилось?», однако девушка равнодушно кивнула:

— Привет!

Но остальные Мите обрадовались: он принёс гитару, значит, сейчас будет настоящий концерт. Нестеренко обладал великолепным голосом, пел охотно, и пение его было предметом всеобщего восхищения. Митю не пришлось упрашивать, пальцы пробежались по струнам, и зазвучала всеми любимая весёлая мелодия, потом другая, уже печальная… Какие-то, всем известные песни пели вместе с ним, какие-то слушали, иногда подпевая. Алина внимательно рассматривала Митю: а он и вправду ничего, не зря Инка по нему сохнет.

Возвращались Алина с Митей по спящему посёлку.

— А ты Инне ни пуха ни пера пожелал? — Алина строго посмотрела на спутника. — Она ждёт, у неё завтра госэкзамен.

— Всё-то ты знаешь, — усмехнулся Митя.

— Знаю. Что у тебя завтра экзамен, тоже знаю, и ты должен был к нему готовиться, а ты песни мне пел.

— Почему это тебе? Всем пел, и все пели.

— Мне, я же видела, — уверенно заявила Алина и, внезапно приподнявшись, обхватила шею Мити, прижалась и начала его целовать.

Целоваться Алина умела и любила, а Митя был симпатичным, и пел хорошо — так, почему бы с ним и не поцеловаться. Поэтому девушка сначала нежно провела языком по Митиным губам, а потом буквально впилась в рот обалдевшего от неожиданности парня. Это был очень чувственный поцелуй. За Алиной уже захлопнулась калитка, а Митя всё стоял на месте, с трудом приходя в себя. Сердце билось чаще обычного, а рот ещё чувствовал смело в него проникший девичий язычок.

Митя ругал себя: девчонка, школьница, даже думать о ней нельзя себе разрешать. Но ни о чём другом он думать не мог. Весь прошедший вечер Митя уговаривал себя, что не поехал в Москву, потому что не хотел толкаться на шоссе в вечерних воскресных пробках, но младшая Иннина сестра, манкая, сладкая, не шла из головы. Захотелось вновь её увидеть. О ней он думал, когда, коря себя, зачем-то потащился на поляну, забыв, что в девять утра ему надо быть в универе, что он толком не готов к завтрашнему экзамену. И правильно эта девчонка поняла: именно ей он пел весь вечер, для неё был этот концерт. И ведь почувствовала это, несмотря на свой возраст. Впрочем, какой возраст? Школу заканчивает, через год может замуж выходить, а как целуется, так и в двадцать мало кто умеет…

На следующее утро Алина спала долго, проснулась почти в полдень, потягиваясь, спустилась на кухню.

— Алинька, садись завтракать, я тебе сырнички со сметанкой положила, сейчас кофейку сварю, — Лидия, опираясь на костыли, с умилением смотрела на дочь.

— Спасибо, мамочка! Как нога? Лучше?

— Лучше доченька, — Лидия не могла нарадоваться: какая же прекрасная у неё выросла дочь, красивая, умная, заботливая.

В семь часов приехала Инна, приволокла целую сумку продуктов, переодевшись, сразу кинулась к Лидии — нельзя пропускать массаж, физкультуру. Потом бросилась на кухню.

— Мам, я сейчас ужин приготовлю, покормлю тебя, — только сейчас Инна вспомнила, что сама весь день ничего не ела.

На кухню зашла Алина.

— Как сдала?

— На отлично. Мне билет хороший достался. Лёгкий. Функциональные обязанности медсестры процедурного кабинета, — Инна словно оправдывалась за свою пятёрку, — и задача несложная.

— Молодец! Хотя я и не сомневалась. Столько зубрить и не сдать на пять, это какой дурой надо быть, — похвалила Алина сестру; она умела и похвалить, и обидеть одновременно.

— Я-то сдала, а вот Митя сдал или нет — не знаю. Весь день звоню, а у него телефон вне зоны. И вчера вечером не звонил, видимо, перезанимался.

— Ты по себе всех не равняй, не все зубрилы. Митька вчера полночи песни у костра пел.

— В смысле?

— В смысле — пришел с гитарой и развлекал всех. Прямо Скриптонит.

— Как весь вечер пел? У него же сегодня очень сложный экзамен. Он сам мне говорил, что переживает. Может, перенесли? А вдруг что-то случилось?

— Успокойся. Если бы случилось что, то уже все бы знали. Тётя Настя сразу поделилась бы, она молчать не умеет.

— Всё равно странно. Мы с Митей перед экзаменами всегда созванивались. А тут не звонил, и на костёр почему-то пошел…

— Если твой парень захочет тебе позвонить, он позвонит. Он этого не делает не потому, что что-то случилось, а просто потому, что ему это не нужно. Забей и не думай об этом, — Алина намного лучше старшей сестры разбиралась в делах сердечных.