(Не)реальный - Джина Шэй
Никогда в жизни Аленка не получала такого удовольствия от минета. Казалось бы, чем гордиться – стоишь на коленях, вроде как унижаешься, и все удовольствие доставалось мужчине, а вот хрен. Это было охренительное чувство – ощущать лишь, что одним лишь движением языка, одним лишь прикосновением губ ты заставляешь мужика – взрослого, здорового, опытного мужика – вздрагивать, слабеть, забываться, хватать воздух ртом, как выброшенная на песок рыба. Да он не мог сейчас ничего делать, лишь только касаться Аленкиного затылка подталкивая её к себе чуть сильнее, чем она сама делала. И эта его слабость безумно будоражила, заставляла собственное самолюбие удовлетворенно усмехаться. Она могла заставить этого потрясающего мужчину думать только о ней и ни о ком большем. Ничто не имело значения – только это. Она могла впиваться пальцами в эту подтянутую задницу, с которой самолично стянула и трусы, и джинсы. Ей-богу, эмоционально Аленка могла кончить и второй разик, чисто от того, насколько ей в кайф было ощущать отдачу. Не чью-нибудь – Макса Ольховского отдачу.
Нужно сказать, в какой-то момент Макс попытался Аленку притормозить, но она нетерпеливо дернула плечом, лишь ускоряя движения ртом. Он довел её до конца, и она доведет…
– Боже, Санни…
Теплое солоноватое вязкое семя ударило в небо, на краткий миг затмевая своим специфичным вкусом все прочие ощущения. Аленка глянула на Макса снизу вверх, чудом не улыбаясь. Ей понравилось заставлять его кончать. Как бы этим не увлечься. Язык Аленки скользнул по губам, облизывая их.
– Зараза. – Выдохнул Макс и, прихватив одной рукой джинсы, натянул их заново – хотя лучше бы снял, понятно же, что долго на нем не удержатся. После этого Макс прихватил Аленку за плечи и дернул вверх, поднимая в колен. Вжал в стену, снова – в соседнем номере, наверное, охреневали уже. Хотя им сегодня предстояло охренеть еще больше.
Жадные до невозможности губы впились в Аленкин рот. Это был настолько агрессивный поцелуй, что у Аленки в животе голод выкрутился в какой-то невозможно плотный и болезненный комок. Ей-богу, будто сожрать хотел заживо, и плевать, что во рту у Аленки все еще оставался его, Макса, привкус. И даже этот поцелуй заставлял хныкать в предвкушении. Ей смертельно хотелось, чтобы он ей засадил. Вот этот вот его член – который, к удивлению Аленки, уже воспрял и упирался ей в живот, заставляя внутри него растекаться все большему количеству раскаленного жара.
– Макс, ну трахни уже меня, – выстонала Аленка, вырываясь из жадного плена его рта. Терпеть сил не осталось.
– Ох, с удовольствием, – прорычал Макс, подхватывая Аленку под задницу и заставляя её вцепиться в его плечи, пользуясь случаем, еще и уткнуться в его шею носом, втянуть в себя его запах. Какой-то горьковатый парфюм, который Аленка теперь могла зафиксировать в памяти как запах Макса.
– Ох, – Макс Аленку на кровать практически швырнул. Швырнул, навис над ней с угрожающей улыбкой.
– Ну что, продолжим, сладкая моя?
Ой, Ольховский, напугай меня еще!
– Давай, котенок, ложись на бочок…
Аленка чуть не захихикала от этих ласковых интонаций, но потом только спохватилась, что это вообще было не смешно, а очень клево – то, что Макс с ней так нежен. Что, было бы лучше, если бы он обкладывал её матом, без особой причины называл шлюхой – потому что ему нравилось во время секса оскорблять партнершу, и вообще никак не церемонился? Не-е-ет, этот мужчина брал вкрадчивым штурмом обходительности, водопада ласковых слов и нежных комплиментов, обаятельной как у чеширского кота улыбкой, и своими бесстыжими лапами, которые уже и нашли, и расстегнули молнию сарафана на Аленкиной спине, и даже содрали с Аленки абсолютно всю одежду, которая на ней была. И все было бы нормально, если бы при этом Макс не оставался одетым. В какой-то момент Аленка заметила, что он будто нарочно уворачивается от её рук, тянущихся к пуговицам рубашки. Свинтус. То есть Аленка тут перед ним валялась голышом, а он её баловать видом собственного тела не собирался? Ух, как жаль, что она этого с полчаса назад не знала – ух откусила бы этому скрытнику кое-что…
Впрочем, совесть у Макса была. Потому что, даже не выдавая Аленке своих секретов (что у него там, пузико, что ли, намечалось?), он все равно беспокоится о её удовольствии, тиская Аленкино тело ровно столько времени, чтобы у Аленки перед глазами сложилась из цветных пятен целая палитра. Алёнка уже не знала, как ей умолять, чтобы Макс наконец перестал оттягивать, хотя все в его ласках было прекрасно. И то, как покрывал поцелуями чувствительную кожу груди, как втягивал в рот Аленкины соски – это было чуть болезненнее, чем поцелуи, и гораздо нежнее, чем укусы, и Аленка от этой непривычной ласки слегка сходила с ума. Все, что делал Макс – было охренительно. Вот только чего он, блин, ждал, трех оргазмов от одних только прелюдий? Даже сейчас, когда Аленка уже лежала рядом голышом, а в её ягодицу упирался твердый мужской член, Макс все еще медлил, все еще оттягивал, все еще плясал пальцами по Аленкиному лобку, по половым губам. Аленка от этого перегрева могла взорваться с минуты на минуту. С секунды на секунду.
– Рассветет скоро, – насмешливо заметила Аленка, – а мы еще даже не приступили.
– Женщина, не порти мне наш первый
