Хочу замуж! (СИ) - Бек Кора

Признаться, я раньше даже не подозревала, как много нехороших слов знаю, всё-таки как-никак филолог по специальности, из чего, кстати, можно сделать весьма любопытный вывод: в состоянии сильного стресса каждый человек способен узнать о себе много нового.

Господи, да если бы кто мне раньше сказал, что я (в недавнем прошлом примерная студентка) на вечеринке в кафе стану зажигать со своим преподавателем, который годится мне в отцы (речь идёт о Викторе Ивановиче Крысятникове), что на глазах у всего честного народа я напьюсь, как сапожник, и буду танцевать, как проститутка, то такому нахалюге, честное слово, я без всяких колебаний набила бы морду!

А ещё подала бы на этого рассказчика в суд за клевету! И не потому, что я драчунья, у которой вечно руки чешутся, или скандалистка, у которой без скандалов тут же в горле пересыхает.

Откровенно говоря, я, вообще, ни драться, ни горло драть не умею. Ну, как-то не было повода учиться орать или кулаками махать. Но ведь своё доброе имя нужно отстаивать, правда? И всеми доступными средствами. Да только доброго-то имени у меня больше нету. Было, но ушло. Теперь же с меня можно было смело писать картину «Раскаявшаяся грешница».

10

Стоило мне оклематься с похмелья, как чувство мучительного стыда за своё глупейшее поведение на приснопамятном девичнике захлестнуло меня, подобно огромной и неумолимой волне. Ведь я не только опозорилась перед девчонками и Виктором Ивановичем, но ещё умудрилась подвести своего любимого, среди зарубежных классиков, писателя Оноре де Бальзака! Думаю, мсье де Бальзак меня точно бы не простил.

Я пустила коту под хвост саму идею устроенного мною прощального вечера: «Запомните меня молодой и красивой». Да уж, запомнили! Оставить такую память о себе я не пожелала бы даже злейшему врагу…

И всё же у меня ещё оставался шанс довести до ума хотя бы концовку бальзаковской истории. В произведении французского классика, оставленная любовником красавица-виконтесса, покидает Париж. Ну, так я тоже могу уехать!

Будь сейчас советское время, в поисках романтики, настоящей любви и верной дружбы я могла бы отправиться на БАМ, или на какую-нибудь другую комсомольско-молодёжную стройку. Но нынче время другое. Романтические порывы и искренний энтузиазм уже не только не востребованы, но даже кажутся смешными и старомодными. Народ в поисках денег уезжает заграницу, либо в первопрестольную.

Однако мне не подходит ни то, ни другое. Заграницей меня никто с распростёртыми объятиями не ждёт, а Москва — город дорогой и во многих отношениях опасный.

Оставлять свой родной Петербург ради какого-нибудь провинциального города всё равно, что «шило на мыло сменять». Но оставаться здесь, где так много мест напоминало мне о пережитой мною любовной драме, я тоже была не в состоянии. Ведь мои чувства к Юрию Петровичу Филимонову являлись абсолютно искренними, и я не могла вычеркнуть всё это из своей жизни за один день. Мне необходимо было сменить обстановку, чтобы прийти в себя и залечить свои душевные раны.

Тщательно взвесив все «за» и «против», я решила уехать в село. Конечно, не на всю жизнь, а на сколько меня хватит. Этот переезд действительно означал бы для меня кардинальные перемены в жизни, в которых я сейчас так сильно нуждалась. Правда, при этом меня отчасти смущало то обстоятельство, что в деревне я была всего лишь однажды, да и то в далёком детстве.

Нет, меня туда, конечно, никто не гнал. Но я ж такая дура упёртая, прости Господи: втемяшила себе в голову, что хочу начать жизнь с чистого листа, и всё тут!

Между тем, о жизни в деревне я судила по прочитанным в юности рассказам и фильмам советских лет. В них сельские жители представали, как правило, искренними, добрыми, очень дружными и трудолюбивыми людьми. Всем миром они решали любые проблемы, все вместе весело и как-то трогательно-чисто отмечали праздники, всегда без малейшего раздумья приходили друг другу на помощь.

Эта искренность в отношениях, их определённая романтика меня восхищали и умиляли одновременно. Спрашивается, почему бы туда, к таким замечательным людям, не поехать? Я же буду для них своей в доску!

О своём гениальном решении я незамедлительно оповестила самых близких родственников: бабушку, маму и крёстную. На эту новость все отреагировали по-разному.

Крёстная долго пыталась меня отговорить: дескать, что ты, горожанка до мозга костей, потеряла в деревне? Пугала описанием трудностей сельского быта, предлагала помочь устроиться на работу в какое-нибудь тёплое местечко. Но я была непреклонна.

Матушка, как всегда не стала спорить с моими доводами на тему: «Я уже взрослая, и вправе сама принимать серьёзные решения». Знает, что бесполезно.

А вот старенькая бабушка расплакалась. Я была её единственной внучкой и, конечно, она во мне прям-таки души не чаяла. Жила моя милая бабулечка в другом конце города. После смерти дедушки она осталась одна в двухкомнатной квартире, но переезжать к нам с мамой не захотела.

Я часто её навещала, привозила продукты, помогала убирать дом, ходила в аптеку, а в свободное время очень любила слушать бабушкины рассказы о её детстве и молодости.

До выхода на пенсию моя бабушка работала учительницей, преподавала русский язык и литературу. Возможно, этим объяснялась её просто изумительная память.

Она помнила до мельчайших подробностей, как начиналась Великая Отечественная война, как ушёл в 1941-ом году на фронт и не вернулся с войны её отец, как «со слезами на глазах» страна праздновала День Победы, как в 1953-ем году народ искренне оплакивал уход из жизни товарища Сталина. Помнила всех советских вождей. Что интересно, с каждым из руководителей советского государства бабушка в разные периоды своей жизни, соответствовавшие времени их правления, пила во сне чай. Так она сама, смеясь, мне рассказывала. До сих пор не знаю, что бы это значило. Но бабушкиным рассказам я полностью доверяю.

Когда я сообщила бабушке о своём решении уехать в деревню, у неё, у бедной, от неожиданности даже шитьё из рук тут же выпало. Моя бабулечка была небольшого росточка, худенькая, очень подвижная и, со свойственной жителям города-героя, гордой статью. А сейчас я вдруг с ужасом увидела, что её плечи враз ссутулились, голова поникла, а по впалым щекам, покрытым паутиной морщин, побежали крупные круглые слёзы.

Мысленно проклиная себя за свою дурную неугомонную головушку, за ту череду совершённых мною глупостей, которые в итоге привели меня к такому, мягко говоря, не популярному среди моих родных решению, я, как могла, успокаивала бабушку, обещая не задерживаться в деревне слишком долго.

Я говорила, что мне просто нужно привести в порядок нервы, якобы потрёпанные в ходе подготовки и сдачи госэкзаменов, для чего психотерапевт (А я и вправду была у него на приёме, только по другому поводу) посоветовал мне на время сменить обстановку, чтобы не усугублять ситуацию и не доводить дело до таблеток. Последний мой довод оказался решающим, и бабушка, пусть не сразу, но успокоилась, а затем в срочном порядке принялась вязать мне тёплые носки и рукавицы. Природа (А деревня в определённом смысле есть та же самая природа) дураков не терпит.

Признаться, я уже начинала в душе сожалеть о своём скоропалительном решении, однако, отступать было поздно. Мои родные оказались не только оповещены о предстоящем мне отъезде, но даже успели с этим смириться. Я отнюдь не хотела выглядеть в их глазах идиоткой, у которой «семь пятниц на неделе». К тому же, я ещё очень надеялась, что с моим исчезновением из города вся эта дурацкая история с девичником быстро забудется.

А теперь представьте, каково было моё разочарование (и это ещё мягко сказано), когда, созвонившись спустя неделю после того злополучного вечера (Всё это время телефон у меня дома был отключен), с одной из институтских подруг — Викторией Лепишевой, я вдруг узнала, что, оказывается, никто из них не помнит подробностей нашего праздника!

Все сходились во мнении, что застолье получилось очень весёлым, но впредь нужно пить меньше. Хотя, как не преминула заметить подруга (А, надо сказать, Вика была большой задавакой, мы с ней сошлись лишь на последнем курсе института на почве любви к французской классической литературе), к ней лично это не относится, поскольку она всегда всё, дескать, помнит, так как не имеет привычки напиваться, как свинья.