Привычка ненавидеть - Катя Саммер
Сейчас каждая черта Бессонова кажется мне острее, чем раньше, а сам он весь — злее и жестче. Он мало походит на приукрашенный мной в фантазиях образ немногословного соседа из детства, но и того, кого я часто видела из окна, плохо напоминает. Может, потому что не светит голым торсом с кирпичным прессом? Он одет в тонкий черный свитер под горло, а его неприлично длинная челка, которую тот на игре часто закалывает невидимками, свободно падает на лоб и сливающиеся с темнотой глаза.
— Не пялься, — бьет по натянутым нервам его резкий голос. Он даже не смотрит, просто двигает губами, а я вжимаюсь в сиденье с ужасным скрипом.
— Думаешь, я не знаю, как ты помял бампер? — отбиваю я, используя единственный доступный в моем арсенале козырь. Надеялась, не придется или останется на финал, но не прошло и пяти минут, как я использую тяжелую артиллерию.
Ну, в общем, его задний бампер соотносится в моей голове со снесенной оградой у нас на подъездной дорожке и подавленными пионами, которые остались от мамы, любившей ухаживать за цветами, и которые зацвели без всякого ухода, чтобы окончательно свести папу с ума.
— Туше, — ухмыляется Бессонов поистине бесячей ухмылкой, задрав брови так высоко, что те должны бы вылезти на затылок.
А я не могу перестать сравнивать его с тем, кто так долго жил в моей голове, чтобы осознать одну простую вещь — у них нет ничего общего. Даже запах другой: раньше Ян пах литрами «The One» и сигаретами, но я уже давно не видела его курящим. Вокруг него теперь витает лишь аромат порочности и раздражающей наглости, замешанный в гремучем коктейле с леденцами, которые Ян с недавних пор жует пачками. Сегодня, кстати, они точно мятные, а в тот день, когда он чуть не свернул мне шею, были вишневые. Смешно, да, что я помню все эти мелочи?
— Могу я узнать, зачем ты таскаешься в больницу? — спрашивает он подозрительно спокойным голосом, который обещает мне ураган. У него резко обозначаются скулы, раздуваются ноздри, и я понимаю, что все его спокойствие — одна сплошная фальшь. — Это чувство вины?
Да.
— Что?
— Вопрос простой, — разрезает жалкий метр между нами его низкий голос.
— Я тебя не понимаю, — вру слишком откровенно.
— Что непонятного? Зачем твой пьяный отец сбил мою маму, а ты соврала об этом? Причин я тоже не пойму, но фактов это не меняет.
— Я не…
Тело пронизывает дрожь, ладони бьет тремор. В воздухе зависает отчаяние. Оно пахнет опасностью и скользкой дорожкой, куда меня затягивает.
— Ты лет с двенадцати, наплевав на тусовки, каталась в это время на своих дурацких роликах. Да я чуть ли не каждый божий день тебя видел после тренировки! А в тот единственный вечер ты вдруг решила себе изменить? — Он продолжает вести машину уверенно, не отвлекается, сворачивает на сложном перекрестке, но меня кроет.
— А ты следишь за мной?
Он слишком близко подбирается к истине.
— Давай не будем о том, кто и за кем следит. Ты не устала наблюдать, как я тренируюсь, из своего окна?
Звучит как вызов, и я против воли краснею — точно знаю по горящим щекам. Значит, мое укрытие совсем не безопасное, как я полагала? Но даже если так, то что?
Что ему надо?
— Слушай, — продолжает он, видимо, догадавшись, что моего ответа не последует, — весь район знает, как бухает твой отец. И что он творит в последнее время тоже — и про разбитых гномов Романовых, и про снесенный шлагбаум на въезде. Неужели ты полагаешь, что кто-то верит в его невиновность? — Он тормозит на светофоре и, повернув ко мне голову, впивается в меня взглядом. — Неужели ты думаешь, в это поверю я?
— Неужели ты считаешь, что мне есть до этого дело? — повторяю я его едкий тон. — Если у тебя есть претензии к судебной системе…
Я вытираю стекающие с волос по лбу капли и хлюпаю носом. Меня слегка трясет, но я не понимаю, от холода это или испепеляющего взгляда Бессонова.
— Жизнь показала, что есть лишь один честный суд. И мы все там рано или поздно окажемся.
Мне приходится крепко обнять себя, чтобы хоть как-то унять нарастающую дрожь. Ян делает музыку громче и больше не заговаривает со мной, и это очень хорошо. Но я все равно до самого дома гадаю, как так вышло, что, несмотря ни на что, еду с ним в машине. Кто бы увидел из университетских, не поверил.
Оставшуюся часть пути я прикидываю в голове, что сегодня меня вряд ли хватит на главу, которую задолжала девочкам — я уже много лет перевожу зарубежные книги и фанфики и сейчас участвую в народном переводе крутой серии про одноногого частного детектива, которую у нас выпускают с большой задержкой. Тяга к расследованиям, привитая мне с детства папой, который вместо сказок про принцев читал мне Конан Дойла, неумолима — с возрастом становится только сильнее.
Уже увидев знакомый указатель, который означает, что через пять минут мы будем на месте, я бросаю взгляд на недовольного Бессонова и судорожно пытаюсь выдумать, что скажу ему на прощание. И скажу ли что-то вообще. Вроде бы и нащупываю нечто, граничащее между сарказмом и прямым текстом идти на три веселых буквы, но все не то. Уверена, что
