Привычка ненавидеть (СИ) - Саммер Катя
— Не знаю, когда у вас началась эта взаимная неприязнь, но тебе не придется. — Она радуется, но рано. — Сегодня собираемся без девчонок.
Ее взгляд простреливает мой лоб навылет. Я не шучу — точно слышу в голове громкое «бам», с которым смотрит на меня. Уже предвкушаю вынос мозга, будто мне без этого мало.
За два часа, что Софа тусит у меня, она успела поорать из-за проваленного зачета, который надеялась получить за красивые глаза (голые ноги). Сразу после секса она пустилась в слезы, пытаясь пронять меня сопливой драмой о том, что банк урезал ей лимит по кредитной карте, и она теперь не знает, как с этим жить. Ну а порцию вечного нытья насчет другой солистки, что в каком-то номере задвигает ее на второй план, я уже пропускаю мимо ушей. Просится шутка про плохого танцора, но это будет неправдой — двигается Софа потрясно, сложно отрицать. Просто уверен, что в ее театральной среде водятся звезды и на порядок выше уровнем.
Я ведь не считаю себя лучшим в мире игроком. Хотя девчонки из универа с этим утверждением бы поспорили.
— И ты точно не передумаешь? — она спрашивает таким тоном, будто я ее оскорбил.
Я мог бы передумать, но не хочу.
— Сегодня нет.
— Вы что, никак не отстанете от парня? — догадывается она, в чем затея вечерней тусовки. — Ну понтуется он, бывает. Играет ведь неплохо, ты сам говорил.
Не люблю, когда лезут не в свое дело.
— Что-то к Ланской у тебя такого снисхождения нет.
От одного упоминания девчонки Софу мигом переключает на бесконтрольную злость. Она трясет головой и хмурится.
— Они сделали тебе больно, а за тех, кого люблю, я готова убивать.
— То-то же.
Через полчаса ко мне с шумом, который сотрясает стены, и ящиками бухла почти в полном составе заваливаются волки, и дом сразу не кажется пустым и огромным. Они расползаются по этажу, заполняя каждый метр, и уже скоро я не нахожу места, куда приземлиться. Заказав бургеры на всю стаю, я сгоняю с дивана в гостиной Илью, нашего фулбэка, и тот, послав меня, удаляется за пивом, которым теперь завален холодильник с морозилкой.
Софа, поздоровавшись со всеми, кроме Саввы, виляет задницей и уходит, но, когда я ее не останавливаю, возвращается, чтобы поцеловать меня на прощание.
Спустя час-два появляются и другие. В том числе Серж, сын нашего декана, чуть ли не с ноги врывается в веселье, чтобы торжественно раздать всем ответы на экзаменационный тест по мировой политике. Он по-прежнему пытается завоевать авторитет, которого у него нет и не будет с таким подходом. Парни у нас в компании разные, но купить их не выйдет.
— А когда ты рухлядь свою собрался менять? — Мирон врывается в разговор с подачи Книжника. — Папаша не хочет подарить тебе нормальную тачку? Есть пару интересный предложений.
Все знают моего отца, но лишь немногие — что живу я не за его счет.
— Мне нравится ретро, — пресекаю я тупую болтовню и на полную мощность включаю колонку, забив на позднее время. Настраиваю басы и прошу Сержа бросить мне холодную колу. Ловлю в фокус салагу и киваю Дэну — можно переходить к делу.
— Салага! — басит Остроумов и уже тише: — Бля, кто-нибудь помнит, как его зовут?
Парни разводят руками и откровенно ржут, когда амбал прыгает на месте, явно пугаясь, а затем накидывает на себя мудацкое выражение лица.
— Здорово, мужики! — нападает на нас с медвежьими рукопожатиями, еще и по спине пытается хлопать.
Убого.
— Давай сюда! — Савва за шиворот усаживает его между нами и закидывает руку на плечо. — Ну что, расскажи, как тебе у нас.
— Ниче, пойдет.
Пойдет? Мы с Остроумовым понимаем друг друга без слов. Дэн и Мир в это время ухахатываются за его спиной, наливая в пустую бутылку «Макаллана» дешевый портвейн за шестьдесят девять рублей из местной забегаловки. Они еще и таблетки какие-то сверху кидают. Нахмурившись, я киваю, мол, что это, а Дэн изображает выхлоп из задницы. Дураки. Я не любитель этого детского сада, но салага сам напрашивается, бесконечно понтуясь.
— Как в команде тебе? — продолжает разводить его Савва, а тот давит лыбу. Нет, он реально думает, что так хорош?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})— Ну не круче нашей футбольной, но вы тоже зачетные.
Мудила он. Самый настоящий. Играет, как валенок, еще и брешет без остановки. Отец Книжника работает в органах, он пробил его батю — тот погорел на мутках с финансовыми пирамидами. И никакого загородного особняка, куда придурок без конца обещает всех пригласить, как обживется после переезда, у них нет. Сбежали они с папашей из столицы, чтобы их не сожрали те, чьи деньги были благополучно спущены на ветер. И тачка у него, кстати, арендованная. Лживый кусок мяса. Выпьет — сам будет виноват. Моя совесть чиста.
— Ну и как на вкус? — еле сдерживаясь, чтобы не сложиться от смеха пополам, спрашивает Дэн салагу. А тот, улыбаясь, давится, но выпивает.
— Пушка, — кивает он, — сразу видно — годное пойло.
Ой, да гори в аду и достойно тебе прочистить кишки.
Парни тоже ловят волну и тупо ищут пределы этого бреда, только ему конца и края нет.
— И прямо звездой был? Правда?
— И прям папаша у тебя при бабле?
— Да ну, жил на Бали год?
— Это ты столько девчонок поимел?
— Да я и тут успел.
Я реагирую на общий гул и хлопки. Мирон, засунув пальцы в рот, свистит так, что у меня выгибаются барабанные перепонки. Книжник с грохотом лупит ладонями по столу, будто каратист, намереваясь разбить его пополам. Савва еще умудряется изобразить удивление, а мне настолько надоедает этот дешевый фарс, что я готовлюсь всыпать салаге промеж глаз.
— Ох, нихуа хуа! И кто счастливица?
Стискиваю зубы, хрущу шеей, переплетя пальцы, разминаю ладони.
— Да эта ваша, — он чешет репу, будто вспоминает, — Ланская.
Сука.
— Но гордиться нечем, она сейчас, наверное, согласна на любой член. Это я по незнанию ткнул…
С последними словами его лоб впечатывается в журнальный столик.
— Заебал этот цирк. — Толкнув салагу пяткой в бок и скинув на пол, я пожимаю плечами на задранные брови Саввы.
Народ чует кровь, рассыпается по сторонам, пропускает вперед. Дэн убирает стол к стене. Пахнет жареным. Слышен гулкий шепот за спиной и всхлипы с пола. Я вытягиваю руку, в которую тут же падает регбийный мяч, и с ходу впечатываю тот в харкающего слюной дебила. По заднице, чтобы унизительней.
Не люблю насилие, тупые драки, жесть, но статус требует держать стаю в тонусе. А для большинства волков язык силы — самый понятный.
— У нас нет места балаболам.
Я наступаю, даю выход растущему гневу. Кровь в венах ревет, как сирена ядерной тревоги. Злость ритмично колотит в виски, будто битой. Он напросился, знаю, меня не колышет его нытье и «пожалуйста, хватит». Раньше надо было думать.
Я не позволю…
В три подсрачника салага вылетает за дверь. Я беру его за грудки и спускаю с крыльца вниз. Вся спесь вмиг куда-то исчезает. На лице того уже совсем другие эмоции: страх, раскаяние, обида, боль. Глаза у него красные, вот-вот расплачется. Чмо, не иначе. Все-таки чуйка меня, как всегда, не подвела.
— Я все понял, понял! — Он падает на задницу и ползет назад, обтирая землю. — Я больше… если ты это из-за Ланской…
Каждое ее упоминание — это как бенз в костер.
Я застываю над ним. Молчу, не делаю резких движений, а тот с ума сходит. Ему некуда прятаться — он спиной упирается в припаркованную тачку Саввы и глубоко дышит, время от времени хлюпая разбитым носом и стирая запястьем капающую кровь. Размазать бы его на фарш, да кулаки марать как-то не хочется.
Бык в сто кило, называется, блин. Жалкий хрен.
— Исчез с моих глаз. — Я слышу свой ровный голос будто со стороны.
— Слушай, я обещаю… — сам себе роет могилу, а я сажусь рядом с ним, забираю торчащую из его кармана пачку «Кента» с зажигалкой и подкуриваю одну.
Только пару тяг и брошу.
— Если хотя бы раз попадешься мне на глаза, пеняй на себя. Тренеру все скажешь сам. Нам такие слизняки в команде не упали.