По острию греха (СИ) - Лари Яна

Монохромный мир вокруг взрывается мириадами оттенков.

Мои губы лихорадит жаром его дыхания. Он даже не открывает рта, только сорвано дышит мне в губы. Обжигает душу настолько трепетным предвкушением, что пульс колотится где-то на языке, перекатываясь шёпотом невысказанной мольбы.

Поцелуй меня.

Будь со мной нежным.

Будь со мной грубым.

Просто будь…

Он склоняется ниже, дробя черепки чёрно-белых истин в радужную пыль. Замирает за вдох до чего-то большего, чем просто выверт фантазии. Непостижимый, живой, настоящий… и-и-и…

Тает!

Рассыпается перламутровым облаком под резкий режущий слух хрип петуха.

Вернись, прошу!

Останься…

Я сажусь в постели, судорожно хватая ртом воздух. Тело горит под тоненькой сорочкой, разочарование выкручивает мышцы. Провал окна за сеткой занавески чернее сажи. Ещё только середина ночи. Середина!

— Да чтоб тебя! — чуть ли не плачу, царапая нёбо прерывистым выдохом.

Ещё никогда одиночество не жалило так остро. В одно мгновение, в одну тысячную долю секунды моё призрачное счастье взорвалось стеклянной крошкой и превратилось в ничто, оставив после себя только горечь несбывшегося. Пусть и во сне.

Хотя бы во сне.

Солнце в мороз

Сдерживая злые слёзы за закушенной губой, утыкаюсь лицом в подушку, в надежде догнать ускользнувший мираж. Сон, как назло, не идёт. В голову вновь и вновь лезут события прошлого дня, каждый раз обрываясь на обнажённом Дамире. Я запрещаю себе анализировать собственную реакцию. Списываю всё на шок, усиленный чисто эстетическим интересом. Он действительно очень хорош собой, вдобавок мужественный, если не сказать опасный. Есть в нём что-то вяжущее мысли. Есть!

Что бы там ни твердил Алекс, а рядом с его братом будто стоишь на стеклянном мосту, толщиной с лист тетради. Дух захватывает вплоть до дискомфорта. Вроде и паришь, и голову кружит, и гадаешь, в какой момент провалишься. Но провалишься непременно. Он даже расслабленным не выдаёт и половины своих эмоций, это тоже чувствуется. Любую плотину рано или поздно прорывает, и не приведи господь в такой момент быть близко, потому что фон этих его эмоций какой-то… с холодком. Они с Алексом оба как солнце в мороз — старший не греет, а младший не то глаза слепит, не то лёгкие режет.

К рассвету я укрепляюсь во мнении, что не готова смотреть Дамиру в глаза. Даже подумываю отказаться от завтрака, всё равно в его присутствии кусок в горло не полезет. С другой стороны, не хочется обижать старика. Не удивлюсь, если дед Анисим уже вовсю хлопочет у плиты.

Ход моих мыслей обрывает громкая возня в углу комнаты. Не сразу вспомнив о наличии компаньона в лице чумазого Збышека, недоумённо заглядываю за сундук.

— Стоп-стоп-стоп, дружочек, — приговариваю, пресекая попытку обуревшей от вседозволенности морды скомкать лункой накрахмаленную салфетку. — А ты не обнаглел ли гадить в кружевах? Ну-ка пойдём на улицу. Двор большой, копай не хочу. Тоже мне, эстет.

Несмотря на раннее время, солнце вовсю слепит из-за разрывов туч. От накрапывавшего ночью дождя остались только влажные пятна на особо тенистых участках. Свежо. И воздух какой-то кристальный, что ли. Я ещё вчера заметила. Отпустив независимо фыркнувшего Збышека под ближайшим кустом хризантем, с интересом оглядываюсь по сторонам. Если обойти пару метров плетёной изгороди, то можно рассмотреть поближе выглядывающую из-за досок часть витражного окна, которое при свете дня выглядит ещё более нелепо.

Наметив цель, направляюсь было в сторону усадьбы, но тут из-за щербатого горшка выглядывает нарушитель ночного сна.

Не знаю как, однако я сразу понимаю, что это и есть тот самый треклятый петух. Гребень набекрень, из куцего хвоста торчит единственное рыжее перо, янтарные бусинки глаз смотрят с вызовом и угрозой. Одним словом — разбойник. И судя по подобравшейся тушке, момент нашего тесного знакомства отсчитывается на секунды.

— Ганжа! — едва слышный окрик сковывает тело. Ушлая птица и вовсе шмыгает обратно за горшок. У меня такой возможности, к сожалению, нет, поэтому я остаюсь стоять посреди двора, глядя на приближающегося Дамира. Вернее на его тяжёлые ботинки, так как выстроенная в голове стратегия поведения куда-то мигом улетучивается. — Доброе утро, красавица. Дед Анисим приготовил завтрак. Я шёл пригласить, смотрю, вовремя подоспел. Надеюсь, Ганжа не успел тебя напугать?

— Нет, всё в порядке, — мой голос отчего-то ломается. Между нами будто тень проскочила, оставив слабый след… или какой-то волнующий запах… Встряхиваю головой, прогоняя смутное наваждение, и твёрдо смотрю ему в глаза. Сейчас они светло-бирюзовые, гипнотические, как в первые минуты знакомства. — Доброе утро. И спасибо, я обычно не завтракаю.

А вот это неправда. Просто магнетизм Стрельникова заставляет меня чувствовать себя нервным подростком, как это обычно бывает, когда и говорить особо не о чём, и расходиться не хочется. Глупо, но неодолимо.

— Какие планы на сегодня? — склоняет он голову, пряча выражение глаз за тенью полуопущенных ресниц. Так сразу и не уловить, чего Дамир на самом деле хочет: предложить какую-то очередную экскурсию или то всего лишь дань гостеприимству и мы разойдёмся, обменявшись от силы ещё парой любезных фраз.

Странно, что меня и первое, и второе одинаково устроило бы. Вернее, устроило б первое, а второе стало бы желательным.

Благо от ответа меня спасает сухой кашель деда Анисима.

— Ох, беда молодёжь…

— Что-то случилось? — с недоумением рассматриваю вполне себе цветущего дедка, с пустым лукошком в правой руке.

Стрельников даже не меняет положения, продолжая сверлить меня нечитаемым взглядом. Только слабая улыбка растягивает угол его рта, из чего напрашивается вывод, что не так велика беда, как мне её пытаются преподнести.

— По грибы я собрался, вот что, — чешет седую макушку Анисим. — Сыро в лесу. А ежели простуду прихвачу? Нельзя мне хворать. Помру ещё, кто вам, родимым, пироги будет печь? А вам сущий пустяк пройтись вдоль опушки. Места у нас благодатные, в муравейнике вашем каменном таких не сыскать. Может, уважите старика, наберёте опят? Заодно аппетит нагуляете.

Я смотрю в морщинистое лицо, на котором прямым текстом написано, что нас попросту решили по хитрому спровадить, и перевожу неуверенный взгляд на Дамира. По-хорошему стоило бы отвертеться, но понимаю, как невежливо это будет.

А может, я просто обманываю себя и на самом деле хочу провести со Стрельниковым лишнее время. Наедине. Ну разве не идиотка?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Ближе

Багровый полумрак осеннего леса. Вокруг ни души, только череда высоких стволов и холодный блеск ножа в руке моего непредсказуемого спутника. Отнюдь не самое радужное сочетание, но почему-то рядом со Стрельниковым я испытываю странное тепло и безмятежность. С ним комфортно идти вот так бок о бок и просто молчать, ни о чём ни думая. Шелест крон перекрывает неловкость, оставляя сознание таким же чистым как воздух, наполненный запахом прелой листвы.

Даже сам Дамир, то и дело придерживающий очередную ветку на моём пути выглядит абсолютно умиротворённым. Настолько спокойным, что я, наверное, впервые заговариваю свободно, без обычной, присущей нашему общению натянутости.

— Послушай, а тот последний гриб, блёклый такой, синеватый… Он точно съедобный?

— Эм-м… — усмехается он прокашливаясь. — А ты умеешь заполнять паузы неловкими вопросами.

— Ты ничего не смыслишь в грибах. Так ведь? — улыбаюсь, не сводя с него взгляда.

— Зато в них разбирается дед Анисим, — Стрельников опускает полное лукошко на пень, бросает сверху нож и расслабленно опирается спиной о ствол ближайшего дуба.

Мы просто стоим друг напротив друга и молчим. Глаза в глаза. Мыслей ноль, только буравящая борьба взглядов. О чём думает он, можно только догадываться, я же зачарованно смотрю, как под копьями по-мужски прямых ресниц ширится пронзительный плеск ультрамарина. Смотрю и понимаю, что не могу насмотреться. Так не принято таращиться на людей, особенно если этот человек противоположного пола и на километр вокруг только осины да дубы, но я действительно настолько цепляющих глаз никогда не видела.