The Мечты. О любви (СИ) - Светлая et Jk

— Что значит «мой сын»?

Если бы она сама знала, что это значит, то вряд ли бы в течение еще нескольких секунд беззвучно что-то бормотала, не понимая, как собрать мысли в кучу. А после беззвучие приобрело все же некую словесную форму.

— Богдан, я не знала. Я… не видела, это вообще Рома заметил. Женя вот только спросила, а когда спросила — до меня дошло. Я не знаю, как это получилось.

— Что именно получилось? — рявкнул Богдан и подошел к ней вплотную. — Андрей? Древнейшим способом!

— Да нет же! То есть… я не знаю, почему я не сомневалась, не сравнивала! Почему не думала…

— Я знаю, — проговорил Богдан тихо, медленно и зло. Словно впечатывал в нее каждое слово. — Потому что ты именно вычеркнула, выдернула с корнем, чтобы не вспоминать. Не думать. Чтобы в голову не приходила хрень всякая о мудаке и мажоре. Ну! Скажи мне, что я не прав.

Юля вздрогнула и отступила. Как если бы он ее ударил. Впрочем, не этого ли он добивался каждым своим обвинением, которые попадали точно в цель. Она могла бы вообще больше ничего не говорить, и он знал бы, что прав во всем. На ее счастье, свет из дома не падал на ее лицо, и видеть он не мог. На ее горе — теперь, когда он подошел, свет слишком хорошо освещал его лицо. И уж она-то видела. Видела достаточно. Видела, что он чувствует.

— А что я должна была думать? — точно так же медленно проговорила она, теперь уже защищаясь. — О чем вспоминать? Ты не слушал. Ты ушел. Значит, перелистнула.

— О как! — искренне восхитился Моджеевский, весело хохотнув. — Ну вот он я, никуда не ухожу. Скажи мне, что ты собираешься со всем этим делать дальше. А я послушаю.

— Перестань. Я не скрывала от тебя ничего.

— Это как посмотреть, — проворчал он.

— Не скрывала! — упрямо повторила Юля. — И ты не имеешь права на меня срываться. Я и сейчас говорю, как только узнала! Если бы я узнала раньше, то и ты бы раньше знал!

— Не уверен. Я же, оказывается, ушел.

— Я бы не врала!

— Поди пойми, что творится в твоей голове, — сердито сказал Богдан. — Но ты так и не поведала, что собираешься делать со всем этим.

— Да не знаю я! Для меня это такой же шок, как для тебя, Моджеевский! Я еще утром жила с уверенностью, что мне ребенка как-то делить с Димкой, раз я развожусь. А теперь я… я не понимаю! Надо тест, наверное, сделать, чтобы точно… хотя, блин, ну куда точнее… мне Женя твое фото детское показала, и ясно, почему Роман заметил… слепой бы не заметил… Господи, я не представляю, как я не заметила!

— Ну у тебя же не было моего детского фото, — ухмыльнулся он.

Эта ухмылка ее добила.

Она резко вскинула подбородок и выпалила, ткнув пальцем в его грудь:

— Не было! У меня вообще ни черта не было. И кажется, и теперь нет. Только ребенок. И да, я была уверена. Одна ночь, знаешь ли, при регулярной половой жизни с постоянным партнером кажется погрешностью. И уж точно не тебе меня судить, ты сам говорил, что все совершают ошибки. Я за свою могу расплатиться, я платежеспособна.

— Не городи чепухи! — одернул ее Моджеевский. — Ты уже наворотила. Завтра поедем тест сдавать.

— Как скажешь, — мрачно буркнула она. — Я поищу лабораторию. Или сам реши… ты личность популярная, наверное, лучше, чтобы о тебе меньше знали.

— Ты всерьез полагаешь, что мне есть до этого дело?

— Скандал, Богдан. Будет скандал.

— Хватит! — рявкнул он. — Я в курсе, что ты думаешь обо мне. Я впечатлен, что отцовство Андрея — погрешность. Но единственную отговорку, которую я готов принять — это покой ребенка. Все остальное даже слушать больше не буду. Выбирай любую лабораторию. Можешь несколько, для надежности. Мне — все равно! Сколько и какие, уяснила? А теперь иди в дом! Холодно.

— Лучше отвези нас домой. Я не смогу сейчас пить чай.

Моджеевскому тоже было не до чая. Пока Юлька пряталась в детской, прикрываясь сборами Андрея, Богдан стойко выдерживал тяжелые взгляды отца, которые тот, не скрываясь, кидал в его сторону.

— Потом! — буркнул он, поймав его очередной вопросительный взгляд, и сам ретировался в поисках Юльки.

Та по-прежнему суетилась вокруг сына, неожиданно раскапризничавшегося, за ней молча наблюдали Женя и притихшая Лиза. Завидев Богдана, она подлетела к нему и взволнованно защебетала:

— Бодь, ну скажи им! Зачем им сегодня уезжать?

— Затем, что им надо домой, — отрезал Богдан, и Лизка, то ли уяснив, наконец, эту элементарную истину, то ли почувствовав, что воздух слишком наэлектризован чем-то совсем не радостным, отступила обратно к Жене.

Юля на него не смотрела. Продолжала уговаривать сына надеть комбинезон, тот сердился и, возмущенно лопоча что-то на полумарсианском, тыкал пальцем в сторону двери. В конце концов сдавшись, его нерадивая мать повернулась к Богдану и ровно проговорила:

— Он требует мяч. С собаками играл. Принеси, пожалуйста… я не знаю где…

— Я знаю! — пискнула в ответ Лизка и рванула из комнаты, оставив троих взрослых и одного ребенка вместе.

— А где наша шапка? — отстраненно спросила Юля у Жени.

Шапка обнаружилась на комоде. Богдан протянул ее Юле и наклонился к Андрею. Несколько мгновений пристально вглядывался в его сердитое сейчас личико. Мальчик притих и тоже заинтересованно смотрел на взрослого, чем воспользовалась Юлька и быстро натянула на мелкого комбинезон.

— Домой поедем? — спросил Богдан Андрюшку.

— Поедем, — согласился тот и тут же повернулся к матери: — А где дождь?

— Джордж, — поправила его Юлька. — Спит. Пошли, а то он сейчас решит тащить с собой еще и собаку.

— Лизон не отдаст Джорджа без боя, — улыбнулся Богдан и подхватил Андрея на руки.

Теперь на несколько мгновений зависла Юлька, глядя на них и не понимая, как к этому относится. Как-то же надо относиться. А она залипла и пытается продраться сквозь шум в голове, через который продолжает пробиваться Бодин голос, как получасом ранее, у веранды.

«Погрешность».

С его интонацией там. Какое отвратительное, оказывается, слово.

Как она умудрилась из всех выбрать именно его?

На руках у Богдана сходство с Андреем, не выраженное, пока ее носом не ткнули, становилось просто каким-то нереальным. Может, потому что сквозь детскую пухлость и округлость уже проступили такие же глазища. Тот же рот, только меньше. Та же ямка на подбородке. Пока еще маленьком. Только нос непонятно чей. Но носы имеют свойство меняться.

Юлька мотнула головой, словно бы снова отрицая то, что видит. И ломанулась на выход под пристальным взглядом Жени. Мимо Романа, который, оказывается, приволок мяч. Замерла посреди коридора, когда услышала негромкий голос Моджеевского-старшего за спиной:

— Ну что, Андрюха! Пока! Давай пять, как я учил.

— Господи, какой бред, — пробормотала себе под нос Юлька, теряя контроль не только над происходящим, но и над собой.

— Зато тебе определенно есть, чем гордиться, — буркнул ей Богдан, поравнявшись с ней.

На этом выдохлись оба. Пока ехали, в машине царила абсолютная тишина. Даже Андрюшка помалкивал, сосредоточенно глядя в окно. И только однажды Юля подала голос, когда поняла, что Богдан везет их к дому Ярославцева. Она сидела на заднем сидении возле сына, не решившись устроиться рядом с Моджеевским, как еще только этим утром, когда он забирал ее из столичного аэропорта. Господи, как давно. В прошлой жизни. Донатсы на заправке и тюльпаны. Тюльпаны — как дурацкое напоминание об этой жизни все еще лежали возле нее.

А вот дорога, на которую свернул Богдан, была не той. Она вздрогнула, сообразив, что он так ничего и не знает о ее грандиозном исходе из квартиры Димона. Женя, получается, не раскололась. И ей ничего не оставалось, кроме как выпалить:

— Стой! Нам на Молодежную надо! — вышло звонко, переполошенно.

— Ты же говорила домой, — удивленно сказал Богдан, взглянув на нее в зеркало заднего вида.

— Мы там больше не живем, — пробормотала она, сдувшись.

Не говоря ни слова, Богдан вернулся взглядом к дороге и на ближайшем перекрестке повернул по направлению к Гунинскому особняку. Припарковался у ворот, а когда входил следом за Юлей и Андрюшкой во двор, с удивлением оглядывался по сторонам. Оказывается, с тех пор, как он был здесь последний раз, с особняком случилась внушительная реинкарнация. А он и не знал. И взглядывая на Юлю с важно топающим рядом сыном — с большой долей вероятности их общим сыном — понимал, что он чертовски многого не знал. И чертовски многое пропустил. Андрей не родится во второй раз. Не сделает первый шаг. Не произнесет первое слово…