Двойной без сахара (СИ) - Горышина Ольга
Я глядела ему прямо в глаза. Без всякого сомнения Шон заметил меня сразу, как только я приняла сидячее положение. Однако лицо его не изменилось, и Лиззи не могла догадаться, что он смотрит мимо нее на меня. Ничего, я вновь приму его игру и не постучу в стекло. Только пусть не думает, что меня смущает его взгляд — я и портьеру не задерну.
Отвернувшись от окна, я поудобнее устроилась в кровати и взглянула на забытый в ногах телефон. Я спала аж восемь часов к ряду. Лиззи, выходит, встала больше часа назад, потому что даже сама английская королева не оторвала бы ее от утренней йоги, не то что визит этого ирландца. Со свернутым ковриком в руках, в длинных, расширяющихся к низу, черных штанах для йоги и свободной серой майке, надетой поверх спортивного черного топа, со скрученными в конский хвост волосами, она вновь выглядела слишком хорошо для своего возраста, ни одной лишней складочки на животе. Салаты, фрукты и йога, чуть лосося и неизменный бокал вина, а на завтрак омлет — в этом отгадка или в чем-то другом?
Но почему я думаю про ее фигуру, когда в расслабленной позе нет и намека на желание понравиться собеседнику. Даже через стекло я чувствовала исходящее от нее раздражение. Злилась ли она на Шона или все же на меня за вчерашнее? И за то, что я проспала йогу!
Теперь говорила Лиззи, но настолько тихо, что слова превратились в белый шум. Шон, кажется, тоже исключил себя из разговора, полностью сфокусировавшись на мне. Зачем я не задернула портьеру! Зачем позволила этому ирландцу лицезреть мятую постель и свой жалкий вид? По привычке я уже подтянула к подбородку ногу и уткнулась в серую фланелевую пижаму со снежинками. Она была единственной теплой пижамой в моем шкафу, потому и нашла законное место в чемодане — однако в глазах постороннего человека рождественский узор среди лета выглядел по-дурацки.
Лиззи продолжала что-то говорить, и Шон уже вновь смотрел на нее и даже слушал. Слушал покорно, будто ее привычный менторский тон и его загнал в шкуру подростка. Я вновь потянулась к телефону, на этот раз проверить погоду. Намечался дождь. Ожидаемо от Ирландии.
— Recollect myself, — нагло прозвучала в голове ночная цитата.
Если я не способна собрать свои мысли, то соскребу хотя бы тело. С внутренним стоном я поднялась с кровати, не в силах понять, отчего больше болит голова — от выпитого накануне или низких серых туч, которые выстилали утреннее небо.
Лиззи с Шоном прошли в дом, о чем мне доложили громким хлопком французские двери. О, черт! Теперь путь в ванную комнату отрезан, а надевать чистую одежду без душа я не собираюсь. Что ж, мой фланелевый балахон не прибавит ничего к ответу на заданный перед сном вопрос: желает ли Шон затащить меня в постель? Пусть Лиззи решает сама. Для себя я решила еще в пабе: пусть себе желает, мне нет до этого никакого дела… Меня намного больше интересует другой вопрос: почему Лиззи приревновала к нему? Почему она вообще вдруг вздумала меня ревновать — через три года отношений. Три года!
— How-ye?
То ли вопрос, то ли приветствие. Трудно было определить по той странной улыбке, которая промелькнула на лице Шона. Будучи джентльменом, мог бы не комментировать выражением своего лица вид моего собственного — я даже волосы не пригладила, а стоило хотя бы взглянуть на себя в телефон. Фраза "I'm fine” при любом раскладе прозвучала бы сейчас глупо, потому я решила просто пожелать обоим доброго утра.
— Sean baked a soda bread for us, — начала Лиззи, едва сдерживая раздражение, вызванное моим внешним видом, и тут же перевела взгляд на Шона: — How nice of you, Mr. Moore. (Шон испек для нас настоящий ирландски й хлеб. Как мило с вашей стороны, мистер Мур.)
И вновь взглянула на меня. Чего она ждет? Что я вернусь за одеждой или пойду в душ, не дождавшись, когда утренний гость покинет нас? Нет, я просто присяду к барной стойке, на которой лежал хлеб. Наверное, Шон вручил его Лиззи еще на улице, ведь во время разговора его руки прятались в карманах серых слаксов.
— Сделай одолжение, Шон, — доносился до меня тихий, но твердый голос Лиззи. — Объясни и остальным, что мы предпочитаем затворничество.
— Но… — Шон встал у меня за спиной. — Никто не поймет…
— Уверена, ты справишься с этой задачей. Моей благодарности не будет предела.
Эти стандартные фразы явно были завершающими в разговоре, который они начали еще на улице. Что ж, теперь можно надеяться на то, что ирландец наконец-то уберется восвояси. Не тут-то было! Со словами «Я принимаю ваше приглашение» Шон уселся на соседний стул. Лиззи резко развернулась к нам и, держи она что-то в руках, явно бы сейчас выронила. Если она и приглашала Шона к завтраку, то явно на американский манер, подразумевающий отказ. Но в Ирландии, видать, царят иные нравы, или же наш хозяин крайне невоспитан.
Впрочем, сегодня он даже побрился, пусть и на скорую руку, о чем свидетельствовали свежие царапины. Впрочем, жертва того стоила — вместе со щетиной с его лица ушло пару лет, и сейчас я бы дала ему лет тридцать пять, учитывая седину в висках. Лиззи отвернулась обратно к плите, и до нас донесся яростный хруст яичной скорлупы. Я протянула руку к ножу, но Шон ловко придвинул хлеб к себе.
— Видишь крест? — ирландец провел рукой по треснувшей пупырчатой поверхности хлеба. — Он помогает разломить хлеб на четвертинки, и потом каждую легко разломить пополам.
Я кивнула.
— Буду безмерно благодарен, если ты принесешь масло.
Я вновь кивнула и сползла со стула к холодильнику. Лиззи продолжала молчать. Какое счастье — сегодняшний завтрак пройдет без лекции о вреде масла. Если бы я знала, что завтракать мы будем втроем, то купила бы не только масла, но и вяленой колбасы, которая в диете Лиззи тоже была под запретом. По-цыплячьи желтое ирландское масло по вкусу превосходило любимое финское и обещало стать приятным дополнением к привычным яйцам.
Лиззи насупилась: даже не знаю, что раздражало ее более: толстый слой масла на моем хлебе или то, что намазал его Шон. Я вновь скосила глаза на раненую щеку и заметила, как дрогнули пушистые ресницы ирландца.
— У нас испокон веку существует поговорка, что невозможно выбрать правильно три вещи: женщину, лошадь и бритву.
— Брейтесь электрической, мистер Мур, — Лиззи чуть ли не швырнула на стол три тарелки, затем вилки с ножами и чашки.
Я, наверное, должна была помочь ей, но тревожить соседа не хотелось.
— Шон, просто Шон. Я вас намного младше…
И тут он осекся и спрятал лицо в ладонях. Лиззи совсем помрачнела и даже не улыбнулась, когда Шон тихо назвал себя по-ирландски идиотом. «Иэджит», даже я запомнила.
— Сколько тебе лет, Шон? — жестко осведомилась Лиззи.
— Я на пять лет старше мисс Донал.
— Похоже, вы многое успели обсудить за виски!
Лиззи бросила нам в тарелки омлет и с грохотом вернула сковородку на плиту.
— Нет, мы не успели обсудить литературные вкусы, — то ли серьезно, то ли в шутку сказал Шон, украдкой потирая порезы от бритвы.
— Начнем с тебя, Шон, — Лиззи буравила взглядом пространство между нашими головами, явно не желая встречаться с оппонентом взглядом. — Твой любимый литературный герой?
— Артемис Фаул.
— Are you coddin' me? — на ирландский манер переспросила Лиззи, явно закипая быстрее чайника.
— Нет, я абсолютно серьезен. Вы ждали, что я назову Гарри Поттера?
Лиззи опустила нож обратно на стол.
— Если память мне не изменяет, первая книга вышла в начале двухтысячных, то есть тебе тогда было…
И тут цвет щек Шона полностью сравнялся по цвету с запекшейся кровью.
— Я прочел все восемь книг.
— Понятно, — Лиззи на секунду вернулась к омлету, но потом вновь отложила столовые приборы. — Теперь я понимаю, отчего ты в первый же день начинаешь спаивать женщин. Боишься их магической силы?
— Простите? — Шон вернул на тарелку надкусанный бутерброд и явно проглотил кусок непрожеванным.
Мне очень захотелось сдвинуть стул с места, чтобы оказаться подальше от локтя, которым Шон меня заденет, если решит вскочить на ноги. Неужто Лиззи хочет, чтобы наш хозяин начал извиняться перед ней по второму кругу? Хлеб явно он испек в знак примирения. Ей мало?
