Показной блеск - Девни Перри
Во многих отношениях ожидания его семьи напомнили мне истории, которые я читала о принцах и принцессах прошлого. Если он хотел унаследовать корону, он должен был следовать семейным традициям.
В детстве я хотела быть принцессой. Я была принцессой.
Принцесса, которая никогда не получит своего принца.
— Как я уже сказал, это трудно понять, — сказал Ксавье. — Они яростно верны традициям нашей семьи. Что не так уж плохо. Но это может сделать их слишком жесткими. Они могут быть закрытыми. И я боюсь, что отчасти в том, через что они заставляют Дакоту проходить, есть моя вина.
— Ваша вина? В чем ваша вина?
Он вздохнул, переставляя хватку на руле. Он поморщился, делая резкий вдох, когда его рука потянулась к груди.
— С вами все в порядке?
Он кивнул.
— Просто изжога. У меня была она чертовски много раз на этой неделе.
— Может, нам где-нибудь остановиться и купить лекарство?
— Со мной все будет в порядке. — Его рука скользнула вниз по груди к животу, надавливая сбоку. — Я принял пару таблеток недавно, просто жду, когда они подействуют.
Я внимательно наблюдала за ним.
— Должны ли мы вернуться?
— Я в порядке. — Он улыбнулся сквозь боль. — Это всего лишь изжога.
— Хорошо. — Я изо всех сил постаралась расслабиться на своем месте. Дакота только что потерял своего отца. Если он потеряет Ксавье, он будет уничтожен.
— На чем мы остановились? — спросил он.
— Вы сказали, что все это частично по вашей вине.
— Так и есть. — Он кивнул. — Мой отец работал на племенные власти. Именно так я заинтересовался тем, чтобы стать полицейским. В детстве я мечтал, что мы будем работать вместе, когда я стану старше. Но потом его убили на дежурстве еще до того, как я закончил среднюю школу. Пьяный парень, проезжавший через резервацию, остановился на обочине дороги и убил свою жену из дробовика. Мой отец был в патруле. Он подъехал, и парень убил и его тоже.
— Мне очень жаль.
— Это риск, который мы все понимаем. Это не облегчает задачу. Моей маме, бабушке Дакоты, пришлось нелегко.
— Это вполне объяснимо.
— Мама боялась всего и всех, кто не из резервации. По ее мнению, посторонним нельзя доверять. Эта вера ослепила ее. У меня была пара белых друзей. Она отказалась позволить мне проводить с ними время. Я работал на белого фермера за городом, летом чинил забор; она заставила меня уволиться с работы.
Я моргнула, наблюдая за обледенелой дорогой перед нами, пока Ксавье вел машину. Я не встречалась с бабушкой Дакоты, хотя знала, что она все еще жива и живет в доме престарелых в резервации. Мое сердце болело за нее из-за того, что она слишком рано потеряла мужа.
И ее сына.
Мое сердце болело от того, что ее горе превратилось в такую ядовитую дискриминацию.
— Мой брат думал не так, как мама, — сказал Ксавье. — Джозеф не был человеком с предубеждениями. Но он ставил наших людей на первое место. Превыше всего остального. Когда я решил покинуть резервацию, он воспринял это как предательство нашей культуры. Я был первым в моей семейной линии, кто когда-либо уехал. Я был тем, кто разорвал цепь. Джозеф никогда этого не понимал, потому что там у нас было все, что нужно для жизни, получения образования и работы. Для него уход был ненужным.
— Но вы чувствовали себя в ловушке.
— Верно. — Он оглянулся, его темные глаза были мягкими. — Я чувствовал себя в ловушке, поэтому решил уйти. Тогда мне нужно было многое доказать. Доказать себе, что я могу выбраться из резервации. Доказать окружающим, что американский индеец может быть шерифом в белом городе. Но это вбило клин между мной и моей семьей. Моя мама увидела в этом предательство памяти моего отца. Мой брат расценил это как предательство по отношению к нашему народу. Я должен был остаться там, чтобы служить им, чтобы сделать их жизнь лучше. А не жить в двух часах езды отсюда и служить незнакомому сообществу.
— А потом Дакота тоже ушел.
— Верно. Но это был не просто уход. Дакота ушел и приехал ко мне. Джозеф так и не простил меня за то, что я ушел. И я сделал для него почти невозможным смириться с тем, что Дакоте нужно было уехать.
— А как насчет всех этих штучек с кровью?
Ксавье нахмурился.
— В резервации не так много семей, которые все еще думают, что это дерьмо имеет значение. Но, к сожалению, у наша все ещё верит в это.
— Есть ли какая-нибудь надежда?
— Всегда есть надежда. — Ксавье положил руку мне на плечо. — Наш народ, мы гордимся нашим наследием. Эта гордость — и хороша и плоха. Дакота должен научиться сохранять свою гордость и в то же время отбрасывать ее в сторону.
— Я сказала ему, что он должен сделать выбор. — Я опустила глаза на свои колени. — Это было неправильно?
— Нет. У него действительно есть выбор, который нужно сделать. Но ты должна понимать, насколько трудным будет этот выбор. Ты хочешь, чтобы он выбрал тебя? Они хотят этого так же сильно. Они любят его.
Чувство вины за то, что поставила его в такое положение, поселилось в моей душе.
— Почему это вообще нужно выбирать? Разве мы все не можем просто любить его?
Ксавье улыбнулся.
— Вот почему он выберет тебя.
— Я не знаю, выберет ли он, — прошептала я, когда мои глаза наполнились слезами.
— Он выберет. Мой племянник сам себе хозяин. Он может быть быть в тупике, но дай ему время. Он разберется. — Ксавье поерзал, снова потирая бок.
— Вы уверены, что с вами все в порядке?
Он кивнул.
— Хороша, как золото.
Золото.
— Могу я спросить вас еще кое о чем? Если бы я была бедная, как вы думаете, было бы легче?
Ксавье покачал головой.
— Его семья не заботится о деньгах. Это личная проблема Дакоты.
И снова его гордость встала между нами.
— Я…
— Оооо, — проворчал он, не давая мне говорить, его лицо исказилось от боли.
— Ксавье?
Его рука снова уперлась в бок, сильно надавливая.
— Черт, больно.
Машину занесло вправо, прежде чем Ксавье успел ее вырулить. Линии на извилистой дороге вокруг озера были скрыты под снегом, но права на ошибку не было.
