Алые небеса Сеула - Райдер Катерина
Помню, как омма после возвращения из роддома впервые позволила подержать малыша – я испытывал трепет и такую всепоглощающую любовь, что впору было задохнуться. Маленькое существо, с крошечными ручками, опухшими глазками, круглыми розовыми щеками, только и делающее, что открывающее ротик в поисках молока. Ничего не знающее о жизни, не понимающее слов, не умеющее отличать зло от добра и пока еще не имеющее планов на будущее, но уже человек! Родная плоть, младший брат.
И сейчас он вновь в моих руках… истекает кровью…
– Сохён… Что же ты наделал? Зачем?.. – натужно срывается с пересохших губ.
Слезы застилают глаза, но периферическим зрением улавливаю, что кто-то бросился на Минхо, повалил его на пол, скрутил. Мимо проносится… женщина? Джуён… или я брежу? Ее звонкий голос доносится до сознания, словно пробиваясь через толщу воды. Маша! Она зовет Соколову и убеждает девушку, что все будет хорошо.
А будет ли?..
– Хён, – обращается ко мне брат и кладет ладонь поверх моей руки, зажимающей кровоточащую рану в левом боку. Пальцы – холодные как лед. – Хён, послушай, абоджи… то есть господин Пак… он тебе не враг. Он хороший человек и вырастил меня… – Сохён начинает кашлять. Изо рта вылетает сгусток крови.
Моя жизнь вновь обрывается на мгновение.
– Молчи, брат, не трать силы, – звучно всхлипываю я, более не в силах сдерживать катящиеся по щекам слезы, и вскидываю голову, начиная истошно кричать: – Вызовите скорую! Пожалуйста! Кто-нибудь! Нам нужна чертова скорая! Сохён, не отключайся!
Брат тяжело прикрывает веки, сдавливая мою руку сильнее.
– Скорая уже едет, Соджин, – слышу голос Чон Хану, но не вижу секретаря, ничего не вижу, кроме искаженного болью лица младшего братишки.
– Хён… – криво усмехается он, – а ведь я круче тебя.
– Что? – не до конца расслышав, склоняюсь ниже.
– У меня восемь юниорских кубков, а у тебя всего три… – глухо хихикает брат, чем, пусть на секунду, но разжимает стальные тиски горя, сдавившие мою грудь.
– Я бросил хоккей в тринадцать, придурок, – улыбаюсь и вдруг вижу, как к нам на коленях ползет председатель.
«Что? Нет! Не смейте к нему прикасаться!» – хочется завопить во всю глотку, однако внезапно понимаю, что Сохён тянет к председателю руку, еще секунду назад покоящуюся поверх моей.
– Мальчик… Мой драгоценный мальчик, – причитает Пак и ловит окровавленные пальцы Сохёна. – Прости меня… глупого старика.
– Абоджи… ты никогда меня не слушаешь, – сквозь сиплый кашель шепчет Сохён. – Я ведь предупреждал, что однажды Минхо…
– Брат, тебе нельзя говорить! Молчи!
– Да, адыль[53], послушай хёна, береги силы.
Помещение начинают заполнять люди. Только теперь замечаю за окнами мелькание красного и синего света. Наверное, приехала скорая, а может, и полиция, что для меня, как и для Минхо, не очень-то хорошо. Впрочем, плевать! Главное, чтобы спасли брата!
К нам подбегают санитары. Кто-то из бригады реанимации оттесняет меня. Бесит! Хочу отпихнуть мужчину и взять Сохёна за руку. Не позволю снова нас разлучить! Враждебный блеск в глазах замечает Пак Бёнхо и решительно кладет ладонь на мое плечо.
– Они пытаются помочь…
Я дергаюсь, отшатываюсь, но жест старика оказывается действенным – работе медиков не мешаю. Поднимаюсь с пола синхронно с ними. Сохёна перекладывают на носилки, несут к выходу. Иду следом. Однако брат протестующе качает головой, пытаясь сбросить с лица кислородную маску. Сотрудники скорой замедляются. Тот, что держит баллон с газом, машет мне.
Подхожу ближе. Сохён пытается привстать. Стонет. Я наклоняюсь, чтобы он не напрягался, и, к своему изумлению, слышу в слабом и одновременно насмешливом голосе иронию:
– Слышь, а ты куда собрался?
– То есть? Я поеду с тобой!
– Придурок… – Брат закатывает глаза, ухмыляясь, и почему-то продолжает на английском: – Тебя девушка вообще-то ждет. Красивая… Если опять облажаешься, а ты точно облажаешься, я непременно отобью у тебя нуну.
– Чего? – потрясенно захлебываюсь я.
Теперь ясно, почему он заговорил на иностранном языке, хотел, чтобы Маша поняла! Вот же мелкий!..
Сохён смеется, но сразу же корчится от боли.
– Все будет хорошо, хён. Увидимся позже. – И, кивая медикам, брат позволяет приложить маску к своему самоуверенному и дерзкому носу.
Я потерянно оглядываюсь. Нахожу взглядом Соколову. Рядом с ней – Джуён, придерживает под руку, попутно объясняя происходящее.
– Хану! – раздается голос председателя совсем рядом, но пока не могу отвести глаз от Марии.
Она в порядке? С ней не стряслось ничего плохого?..
– Да, председатель.
– Поезжайте с Сохёном и проследите, чтобы в больнице все прошло гладко, а после позаботьтесь о… – но договорить Пак не успевает.
– Вас понял, председатель, – твердо отрезает Чон, как выясняется, верный пес Пака, представленный к Минхо в качестве няньки. – Ну а вы? Как доберетесь до больницы?
– Я отвезу! Положитесь на меня… – включается в беседу Джуён, зачарованно глядя на секретаря, а несколько секунд спустя по помещению прокатывается протяжное: – Оппа[54].
Госпожа Чхве заигрывает с Чон Хану? Ну и поворот! Я, конечно, догадывался, что Джуён не от мира сего, но в такой ситуации… Мне определенно нравится мой личный секретарь, пусть поработать вместе удалось и недолго.
Секретарь Чон тем временем озадаченно щурится, но слова девушки никак не комментирует, однако согласно кивает и удаляется вслед за медиками с носилками.
Я же направляюсь к Маше.
– Кенчана?[55]
Соколова недовольно щурится. Понимаю, что говорю на корейском, и досадливо морщусь.
– Прости, забылся. Как ты? Нормально?
Маша улыбается – устало, можно сказать, через силу, но искренне.
– Да, все хорошо, – кивает она.
«Маленькая моя… Прости, что втянул в неприятности. Клянусь, больше никто и никогда не посмеет тебя обидеть», – вертится на языке, но слова остаются невысказанными. Но думаю, Мария и без громких фраз знает, что у меня на сердце, она чувствует меня, как никто другой!
– А где Минхо? – внезапно спрашивает Соколова.
Я вздрагиваю, резко оглядываясь и, будто на нас вот-вот обрушится крыша, прижимаю русскую к груди, накрывая голову ладонью.
– Мои люди его увели, – отвечает Пак Бёнхо, приближаясь к нам. – Позвольте мне разобраться с сыном самостоятельно. Обещаю, он уже не доставит проблем.
– Самостоятельно? – злобно рычу я, но Маша осторожно касается моей щеки и гасит моментально вспыхнувшее пламя.
Пара секунд, чтобы перевести дух, окончательно взять себя в руки и отпустить ситуацию… Получается. Грудная клетка, вздыбившаяся колесом, опускается и принимает правильную форму. Застоялый воздух покидает легкие, позволяя вдохнуть свежий. Сердце замедляет ритм. Я спокоен. Все позади.
Утвердительно киваю и бережно беру русскую за руку.
– Идем. – И вновь командный тон, но не приказной, просто не терпящий возражений.
Соколова не сопротивляется, сжимает мои пальцы, послушно следует к выходу.
– Соджин! – окликает председатель.
Я не оборачиваюсь, но останавливаюсь.
– Вступи в наследство, дай мне компенсировать твои годы жизни, проведенные в скитаниях. Да, деньги не искупят вину, но это все, что я могу предложить.
Молчу. Не представляю, что сказать. Мне не нужна компания, и я уж точно не намерен носить фамилию Пак! Зато Сохён… Как будет лучше для него? Чего хочет брат? После стольких лет разлуки и непростительной ошибки в прошлом я не имею права принимать решение в одиночку.
– Поговорим, когда брат встанет на ноги, – отвечаю холодно, без эмоций, и мы с Машей покидаем здание «Ким-Компани».
На улице холодно, даже пар изо рта идет. Хорошо хоть дождь закончился и небо прояснилось. Хочется верить, что это добрый знак.