Тилли Коул - Тысяча незабываемых поцелуев (ЛП)

Единственный подарок, который я мог ей дать.

15 глава

Поппи

Две недели спустя

Я сидела в кресле в ванной мамы, пока она наносила тушь на мои ресницы. Я наблюдала за ней, как будто не делала этого прежде. Она улыбалась. Я наблюдала, чтобы убедиться, что запомнила каждую черточку ее лица в своей памяти.

Правда заключалась в том, что я слабла. Думаю, в глубине души мы все это знали. Каждое утро, когда я просыпалась, Рун лежал рядом, а я чувствовала себя более уставшей, более слабой.

Но в сердце я оставалась сильной. Я ощущала, что зов из дома становился сильнее. Ощущала, как покой от этого зова накатывал на меня минута за минутой.

И я была почти готова.

Когда я наблюдала за своей семьей последние несколько дней, то осознала, что с ними все будет хорошо. Мои сестры были счастливыми и сильными, а родители отчаянно их любили, поэтому я знала, все будет хорошо.

И Рун. Мой Рун, человек, покидать которого было тяжелее всего... он повзрослел. Он до сих пор не понял, что больше не был капризным, сломленным мальчиком, который вернулся из Норвегии.

Он сиял.

Он улыбался.

Снова фотографировал.

Но что еще лучше, он любил меня открыто. Вернувшийся мальчик скрывался за стеной мрака. Но больше нет — его сердце было открыто. И из-за этого он пустил свет в свою душу.

С ним все будет хорошо.

Мама пошла к шкафу. Когда она вернулась в ванную, то держала красивое белое платье. Вытянув руку, я провела рукой по материалу.

— Оно прекрасно, — сказала я и улыбнулась ей.

— Давай наденем его на тебя.

Я моргнула, находясь в замешательстве.

— Зачем, мама? Что произошло?

Мама махнула рукой.

— Достаточно вопросов, девочка. — Она помогла мне надеть платье и белые туфли на ноги.

Когда дверь в спальню открылась, я оглянулась. В дверном проеме стояла тетя Диди, прижимая руки к груди.

— Поппи, — сказала она со слезами в глазах. — Ты такая красивая.

Диди посмотрела на мою маму и потянулась к ее руке. Мама прижалась к своей сестре, и они стояли, глядя на меня. Улыбнувшись взгляду на их лицах, я спросила:

— Могу я посмотреть?

Мама толкнула мое кресло к зеркалу, и я замерла от увиденного отражения. Платье выглядело так красиво, красивее, чем я могла себе представить. И мои волосы... мои волосы были собраны набок в низкий пучок, мой любимый белый бант удерживал их сверху.

Как всегда, на мне были мои серьги в форме бесконечности: яркие и гордые.

Я провела рукой по платью.

— Я не понимаю... как будто я оделась для выпускного...

Мои глаза вперились в отражение мамы и Диди в зеркале. Мое сердце начало неконтролируемо биться.

— Мама? — спросила я. — Это так? Потому что он через две недели! Как...

Мой вопрос был прерван трелью дверного звонка. Мама и Диди переглянулись, и мама приказала:

— Диди, открой дверь.

Диди направилась к двери, но мама вытянула руку, остановив ее.

— Нет, подожди, возьми кресло. Я отнесу Поппи вниз.

Мама подняла меня на кровать, когда Диди покинула спальню, и я услышала голос папы внизу, приглушенный другими. Мысли роем проносились в моей голове, но я не смела сильно надеяться. Тем не менее, я так отчаянно хотела, чтобы эти надежды воплотились в жизнь.

— Ты готова, малышка? — спросила мама.

— Да, — ответила я, не дыша.

Я держалась за маму, когда мы спускались вниз по лестнице и к передней двери. Когда мы завернули за угол, я увидела, что мои сестры и папа все столпились в коридоре, глядя на нас.

Затем, хоть я и чувствовала слабость, мама поставила меня на пол. И я увидела, что, прислонившись к дверному косяку, стоит Рун. В его руке была ветка вишни… и на нем был смокинг.

Мое сердце раскололось, излучая свет.

Он подарил мне мое желание.

Как только наши взгляды встретились, Рун выпрямился. Я наблюдала, как он сглотнул, когда мама усадила меня в мое кресло. Когда она отошла, Рун присел на корточки, не заботясь о том, кто рядом, и прошептал:

— Поппимин, — я перестала дышать, когда он продолжил: — Ты такая красивая.

Вытянув руку, я потянула за кончик его светлых волос.

— Они зачесаны, и я могу видеть твое красивое лицо. И ты в смокинге.

Игривая улыбка растянулась на его губах.

— Я обещал тебе, — ответил он.

Рун взял меня за руку и так нежно, как мог, надел бутоньерку мне на руку. Я провела рукой по вишневым листьям и не смогла сдержать улыбку.

Посмотрев в голубые глаза Руна, я сказала:

— Это все реально?

Наклонившись, он поцеловал меня и прошептал:

— Ты идешь на выпускной.

Слезы стекали из моих глаз, застилая взор. Я наблюдала, как лицо Руна погрустнело, но рассмеялась и сказала ему:

— Это слезы радости, малыш. Я счастлива.

Рун сглотнул и, подняв руку, коснулся своего лица.

— Ты делаешь меня такой до невозможности счастливой.

Я надеялась, что он услышал глубинный смысл этих слов. Потому что я не имела в виду только сегодняшний вечер. Я имела в виду, что он всегда делал меня самой счастливой девушкой на планете. Он должен знать.

Он должен был ощущать правдивость этого факта.

Рун поднял мою руку к своим губам и поцеловал:

— Ты тоже делаешь меня таким чертовски счастливым.

И я знала, что он понимал.

Звук голоса моего папы отвлек нас друг от друга.

— Ладно, детки, вам лучше поторопиться.

Я уловила хрипотцу в голосе отца. Я знала, что ему было тяжело вынести эту сцену, поэтому он пытался выпроводить нас.

Рун встал, обошел мое кресло, расположившись сзади:

— Ты готова, малышка?

— Да, — ответила я уверенно.

Казалось, что вся моя слабость исчезла в одно мгновение. Потому что Рун каким-то образом воплотил все это в жизнь для меня.

Я не собиралась тратить ни единой секунды.

Рун покатил меня к машине моей мамы. Он поднял меня с инвалидной коляски и усадил на переднее сиденье. Я так широко улыбалась, в действительности, я не переставала улыбаться на протяжении всей поездки.

Когда мы подъехали к школе, я услышала, как музыка изнутри просачивается наружу. Я закрыла глаза, впитывая в себя все происходящее: парад лимузинов, пребывающих один за другим, красиво одетых учеников, входящих в зал.

Как и всегда с большой заботой, Рун вытащил меня из машины и усадил в мое кресло, затем встал рядом со мной и поцеловал меня. Он целовал меня с упоением, как будто понимал, что эти поцелуи были ограничены то, что я прекрасно знала.

От этого любое прикосновение или вкус становились особенными. Мы целовались почти тысячу раз, тем не менее, самые последние были самыми особенными. Когда ты знаешь, что что-то ограничено, то оно становится более значимым.