Я не Монте-Кристо (СИ) - Тоцка Тала

— Здравствуйте. Я пришла,  — начала говорить, почувствовала, как к горлу подкатывается ком и поспешно сглотнула. Лежащая перед ней старуха была абсолютно чужой, зато на ум пришла та, которая стала ее настоящей бабушкой, по-настоящему родной.  — Я пришла сказать, что не держу на вас зла. Я знаю, что вы моя…  — она снова сглотнула и продолжила уже решительнее,  — родная бабушка, но так сложилось, что у меня была была другая бабушка, и дедушка тоже. Вы не должны жалеть, они маму очень любили, когда она погибла, дедушка не смог этого пережить, так что не терзайтесь понапрасну. И меня они любили, поэтому простите, вы для меня навсегда останетесь бабушкой моего мужа. Но я хочу сказать, что прощаю вас. А это вам.

Саломия достала из пакета детскую фотографию матери и поставила рядом на тумбочку так, чтобы Елагиной было хорошо видно, а потом протянула Александру увесистый альбом.

— Это мамин альбом, я не могу подарить его вашей маме, но я хочу, чтобы она увидела, что ее дочь была счастлива в нашей семье.

С этими словами Саломия круто развернулась и вышла из комнаты, не в силах смотреть на слезы, сплошными дорожками бежавшие по похожим на пергамент щекам. Ей больше не хотелось никаких семейных разборок, хотелось прижаться к своему мужу, обнять сына и ни о чем не думать. Ее догнал Александр, поймал руку и поцеловал.

 — Спасибо тебе, девочка.

Саломия лишь молча кивнула в ответ.

Эпилог. Часть 1

— Мамочка, а папа скоро придет? Он обещал со мной поплавать!

Саломия обняла дочку и на короткое мгновение вернулась в те дни, когда безраздельно принадлежала своей девочке. Стало жаль, что теперь им выпадает совсем немного времени, когда можно побыть только вдвоем, вне мужского сегмента семьи Елагиных. Но так случилось, что расширение этого самого семента произошло весьма стремительно, Саломия до сих пор не могла опомниться. Что говорить о ней, если инициатор этого расширения поначалу сам пребывал в ступоре.

— За непредвиденную и несогласованную экспансию твоей семьи, — в тот же вечер провозгласил тост Димка на кухне у Елагиных.

— Какая там экспансия, Димыч, это настоящая вооруженная интервенция, — ответил глава семьи, и они с Семаргиным набрались под завязку. Хорошо, Даниэля с Алинкой выпросили на выходные Елагины-старшие.

Саломия улыбнулась воспоминаниям и крепче прижала к себе девочку. Они сидели в шезлонге на берегу океана, в этот раз Елагины привезли на историческую родину всех без исключения «мальдивцев». Алинка прильнула к ней, будто тоже спешила напитаться маминым присутствием.

Ничего, как только Саломия перестанет кормить, можно будет по полной нагрузить Никиту, в конце концов, это его мечты они так старательно воплощают. Девочке четыре, у нее уже появились вопросы, которые ей интересно обсудить только с мамой, каким бы универсальным и всесторонне развитым не был ее отец.

— Он сейчас придет, доченька, переоденет Елажкиных и придет, — Саломия погладила густые темные волосы дочери. — Ты подожди немного.

Алинка покладисто кивнула. Она была самой лучшей, ее девочка, начиная с того, как спокойно она вела себя в животе Саломии, как легко и без особых усилий она родилась, и каким беспроблемным младенцем оказалась в итоге.

— И зачалась она с первого раза, — непременно уточнял Никита, а Саломия пихала мужа в бок. Тот удивлялся: — Ты чего дерешься, любимая? Ты не помнишь, какой я был нарядный? Я даже тебя не узнал, конечно, у меня прицел был сбитый. Это все моя девочка, — и тут же поправлялся, — наша, наша девочка.

Никита настоял на совместных родах, Саломия поначалу решительно сопротивлялась, но чем ближе подходило время, тем больше менялось ее мнение. В этот раз все было так непохоже на ее первую беременность и роды, которые Саломие даже не хотелось вспоминать, да она и запомнила, в основном, лишь состояние постоянного страха за жизнь и здоровье ребенка. А сейчас можно было насладиться каждой минутой, каждым днем, который проживала в ней малышка.

Надо было видеть лицо Никиты, когда он впервые уловил рукой шевеление в животе Саломии. Растерянное, изумленное и безумно счастливое, он полдня ходил, будто приклеенный ладонями к ее животу.

— Это же невероятно, Мийка, а что ты чувствуешь? — допытывался муж.

— Чувствую себя аквариумом, в котором рыбка плещет хвостом, — признавалась Саломия в ответ.

А потом таким же было его лицо на родах. Надо отдать должное, Никита долго держал себя в руках, тем более, что схватки у нее были относительно терпимые, как и в первый раз. Но когда начались потуги, Никита побелел и спрятал лицо, уткнувшись лбом в плечо Саломие.

— Эй, папа, вам что, плохо? — занервничала акушерка. — Дать нашатырь?

— Обойдусь, — сквозь зубы процедил муж , но когда ему протянули завернутую в пеленку дочку, прежде чем выложить ее Саломие на грудь, он в буквальном смысле лишился дара речи.

Саломия была счастлива видеть его потрясенное лицо, когда он неловко держал в ладонях их миниатюрную девочку, а потом осторожно коснулся губами крошечной щечки. С этого момента ее муж совсем пропал. Если бы можно было, он бы часами сидел перед кроваткой, наблюдая за малышкой, но как раз полным ходом шла стройка плюс его бизнес плюс контроль над бизнесом жены, так что времени у Никиты оставалось совсем немного, в основном, в выходные.

Конечно, Саломия постаралась максимально сократить необходимость своего присутствия в бизнесе, ей даже пришлось во время беременности на две недели улететь в Штаты, и эту вынужденную разлуку с семьей она пережила с трудом. Данил лететь отказался, остался с отцом и старшими Елагиными.

Зато пока Саломия была в отъезде, умерла бабка Никиты — Саломия даже в мыслях не могла назвать ее своей бабушкой. Они больше не виделись, и Даниэля Нина-Урсула тоже не видела. Никита так и не дал своего согласия, а идти против его воли никому и в голову не пришло. Саломия не чувствовала ни жалости, ни сожаления, разве некоторое облегчение, что все произошло в ее отстутствие.

Сестру Данил принял ровно, как неизбежность, даже несколько недоуменно, что мол, такая козявка, а сколько из-за нее шуму. Но по мере взросления девочки его мнение менялось и становилось более благосклонным. В самом деле, любить его меньше никто не стал, вниманием родителей Данька обделен не был, а вот козявка, когда начала превращаться в человека, с каждым днем становилась все более и более забавной.

Надо ли говорить, что Алина была точной копией своего отца и брата, только более адаптированной под «девочкины» черты.

— «Елагин и его клоны»! Скоро на всех экранах страны, — ржал Димыч, а Никита невозмутимо пожимал плечами.

На выходных он старательно восполнял свое будничное отсутствие, возился с дочкой, а однажды, наблюдая, как малышка терпеливо складывает башню из мягких кубиков, которую потом должен был с воинственным воплем разрушить Данил игрушечным медведем, спросил:

— Мия, а когда они совсем маленькие, есть разница между мальчиком и девочкой?

И здесь Саломия допустила стратегическую ошибку.

— Конечно, любимый, еще и какая, — охотно ответила она ему вместо того, чтобы сделать умное лицо и заявить, что в младенческом возрасте решительно не имеет никакого значения, мальчик это или девочка. Никита получил существенный козырь для того, чтобы убедить Саломию. Да что там козырь, это был настоящий джокер. Лишь только Алинке исполнилось три, той же ночью Елагин, пропуская сквозь пальцы волосы жены, сказал как будто задумчиво:

— Жаль, я не видел Даньку в его три года. А какой он был?

Тут бы ей как раз возьми и скажи, что точно такой, как Алинка, только с короткими волосами и в штанишках, а она принялась описывать трехлетнего Даньку, лежа на плече у мужа и разомлев после длительного сеанса любви. Вот и договорилась.