Анна Берсенева - Гадание при свечах

Она смотрела только на Алексея, на его руки с синими, чуть набухшими прожилками. И чувствовала, как все в ней начинает дрожать и биться, когда она смотрит на него, на сильные его руки, беспомощно лежащие на столе…

«Да что ты? – пыталась она себя успокоить. – О чем тебе волноваться? Ну, проиграет он сколько-нибудь – разве это потеря? И что плохого, если его увлекает рулетка, если он может расслабиться за игорным столом?»

Но Марина чувствовала: то, что происходит с Алексеем, можно назвать как угодно, только не расслаблением и не отдыхом. Она видела, что весь он напряжен, что воля его подавлена, что он совершенно не владеет собою – и не могла понять: как же это произошло, почему? И так мгновенно…

Всего час назад, когда они встретились, он выглядел усталым, расстроенным. Потом – обрадовался, и его радость была связана с нею, с Мариной, и она тоже радовалась, что может доставить радость ему. И вдруг – эта тоска, этот невыносимый гнет, подобный тому, что накатил на него однажды вместе с хмелем, но гораздо хуже…

Марина чувствовала неизбывность того, что происходило сейчас с Алексеем: как будто смертный холод коснулся его лица. И никакие самоувещевания не могли ее обмануть. Состояние, в котором он находился, было подобно смерти…

Кому угодно это могло показаться странным! Ничего подобного невозможно было прочитать на его выглядевшем сосредоточенным лице. Ему везло, он выигрывал, потом стал проигрывать – шла обычная игра, не привлекавшая к нему ничьего внимания. Но что ей было до чьего-то внимания, когда она видела в нем то, чего никто больше не видел!

– Алеша, может быть, нам лучше уйти? – тихо спросила Марина, стараясь, чтобы никто ее не услышал.

Блестящее колесо замедлило вращенье, остановилось, и Алексей, досадливо поморщившись, повернулся к ней.

– Я не могу, – сказал он со злой растерянностью. – Я не могу уйти сейчас, я должен остаться. И я совсем не много проиграл, зря ты волнуешься!

– Ты никому ничего не должен, – медленно проговорила Марина. – Я не волнуюсь о твоих деньгах, но нам лучше уйти, прошу тебя.

– Прекрати! – Голос Шеметова прозвучал так непривычно резко, что Юрий Аркадьевич, оторвавшись от подсчета фишек, удивленно взглянул на него. – Это тебя совершенно не касается! Не нравится – так ведь я тебя не держу, уходи!

Куда она могла уйти, видя, как белеют его губы, и чувствуя, как беспомощно пытается он сопротивляться угаданной ею смертной тоске?

Но и смотреть на этот его поединок с самим собой было невыносимо. Марина встала, отошла к стойке бара и села на высокий круглый табурет рядом с аквариумом, в котором медленно и равнодушно плавали разноцветные рыбки.

– Что будете пить? – тут же спросил молодой бармен.

– Ничего, – ответила Марина, не видя его лица, а видя только черную «бабочку» под гладко выбритым подбородком. – Я просто так посижу, можно?

– Тогда, может быть, кофе? – не отставал бармен. – Что, спонсор в азарт вошел? – участливо поинтересовался он. – Не переживайте, девушка. Вам-то что? Лишние брюлики купит потом, чтоб вину свою загладить. Вы, похоже, первый раз у нас? Ну-у, привыкнете! Это только «играющие» сутки напролет от стола могут не отходить, а их у нас раз-два и обчелся, – авторитетно заметил он. – Так что цел будет ваш спонсор, станет все о'кей! А нет, так другого найдете! Или этот сильно хорош?

– Хорош, – машинально кивнула Марина. – Сильно.

Она так и не могла рассмотреть лицо разбитного бармена. Да и всех, кто играл в небольшом высоком зале за несколькими столами, она видела не яснее, чем рыбок в аквариуме или подсвеченные струи фонтанов, бьющие по углам.

Она видела только Алексея, не оборачивавшегося к ней. Голова его была склонена, как-то побежденно склонена, и уверенный разворот плеч тоже был нарушен – как будто крылья птицы надломились…

И вдруг Марина почувствовала в этом наклоне и надломе такую боль, какой не видела и не чувствовала никогда! Этого не видел никто, она не понимала, что же с ним происходит, но выдержать это было невозможно. И это – невидимое, необъяснимое – стало для нее яснее самой ясной реальности.

«Невозможно больше! – поняла она. – Он же не выдержит больше, невозможно!..»

Она не знала, что делать, она совершенно растерялась. И вдруг почувствовала, как вся кровь закипает в ней, и тут же – словно ослепительный луч протягивается между нею и Алексеем!

Но это не было тем направленным желанием, которое Марина знала в себе и которого так боялась. Наоборот – ничего не шло от нее к нему, но вся его боль устремилась по этому лучу в нее, как по электрическому проводу, – и Марина вскрикнула, пронзенная этим током.

– Что с вами? – испуганно спросил бармен. – Девушка, что это с вами?

В глазах у Марины было темно, голос бармена она слышала как сквозь вату. И не было сил даже на то, чтобы ответить… Прижимая ладонь ко рту, она медленно соскользнула с круглой табуретки и наугад пошла к выходу.

На улице Марина почувствовала, что голова у нее яснеет, сердце замедляет свой колотящийся бег. Июньский вечер был светел и тих; она слышала эту тишину даже сквозь шум Ленинского проспекта. И тишина вечера успокаивала, утешала, и земля все вбирала в себя через тонкий асфальт…

Из ресторана «Пивнушка» вышла небольшая компания, направилась к припаркованной у самого входа черной «БМВ».

– Эй, поехали с нами! – махнул рукой один из компании – плотный, одетый, несмотря на тепло, в длинный кожаный плащ. – Поехали, поехали, кого ждешь?

Марина даже не сразу поняла, к кому он обращается. Но плотный мужчина вразвалку направился к ней, на ходу лениво цедя:

– Ну, чего стала, как целка? Поехали, а то мне как раз бабы не хватило. Да заплачу, не бойся ты!

Наверное, сила отчаяния, скопившаяся в ней за этот вечер, была так велика, что Марина почувствовала облегчение, в упор взглянув на самодовольного хама – даже не на него, а на длинную золотую цепь, видневшуюся на его голой шее в вырезе пальто.

Ей даже говорить ничего не пришлось. Кожаный остановился – и тут же как-то торопливо согнулся, словно от удара в солнечное сплетение!

– Э-э!.. – прохрипел он, выпучив глаза. – Ты чего это, а? Это кто это, а?

Не глядя больше на него, Марина пошла по проспекту к центру, все убыстряя шаг. Она ни секунды не боялась этого типа и не думала, что надо сделать; все, что произошло, случилось как-то само собою.

Через минуту Марина вообще забыла бы о нем, если бы не странная, свербящая мысль: ведь, значит, была в ней сейчас эта мощная, неуправляемая энергия желания, способная с ног сбить человека? Почему же она не выплеснулась на Алексея, ведь ей так хотелось, чтобы он ушел из казино?