Елена Ласкарева - Наваждение
— Вполне возможно, — кивнул молодой сотрудник Звенигородского краеведческого музея. — Наши купцы к семнадцатому веку уже вовсю торговали с Индией.
— Почему именно к семнадцатому?
— Да из-за монет. — Кажется, я его насмешил. — Ведь они — времени царствования Алексея Михайловича, то есть век именно семнадцатый. Этот сундучок «упаковали» не раньше того, как были отчеканены монеты, не правда ли?
— Да, конечно.
У меня явно сбои в восприятии времени. И логика, кажется, мне изменяет…
Вторая Катина экскурсия тоже едва не закончилась опозданием на автобус. А все из-за царицыной кровати…
Как войдешь за стены Саввино-Сторожевского монастыря — перед тобой большой храм. А по правую и по левую руку, вдоль крепостных стен, — царевы и царицыны палаты. Здесь в семнадцатом веке жили Алексей Михайлович и его царственная супруга.
Катя в первую очередь свернула к покоям царицы — все-таки женское было ей интереснее.
Она прошла через цепочку комнат, которые язык не поворачивался назвать анфиладой, потому что потолки были уж больно низкими, а окна слишком маленькими. Эти помещения, идущие одно за другим, почему-то напомнили ей комнаты Славкиной коммуналки.
Удивительно: отчего государыня не могла или не захотела обзавестись красивым, праздничным теремом? Может, характер у нее был мрачноватым?
Наконец после долгих и нудных рассуждений экскурсовода, которые Катя, по обыкновению, не слушала, посетители добрались до царицыной спальни. И возле царского ложа Екатерина вновь простояла до темноты.
«Кровать довольно широкая, но простая, деревянная. Как скамья. Похожа на наши теперешние ортопедические доски.
А изголовье — покатое, приподнимается. Тоже похоже на медицинскую кушетку.
Конечно, на эту кровать или, скорее, лавку клали пуховики и перины, а все-таки… Тут клади не клади, доски остаются досками. Нет, не могу я ее понять, эту царицу.
Помню, Лидия меня как-то причесала и заставила спать на бревнышке. Так я измучилась вся! А государыня такие мучения принимала добровольно и каждую ночь.
Краем уха слышу разъяснения. Оказывается, покатое изголовье — это крышка ларца. Да, верно, кровать заканчивается сундуком. В нем хранились царицыны драгоценности.
Так вот оно что! Государыня спала на золоте и самоцветах! Воров боялась, что ли? Или…
У меня, кажется, снова начинаются видения. Мне кажется, что взгляд мой проникает сквозь стенки ларца, как рентгеновский луч. И я вижу там, внутри, прекрасные украшения.
Но среди них есть какие-то странные камушки, совсем не обработанные. Как будто коллекция минералов. Я даже могу сосчитать: один, два… Двадцать девять штук!
И я чувствую, я уверена, что государыне преподнес их вовсе не Алексей Михайлович, а другой человек. И преподнес с любовью! Да, да! Он тайно любил царицу, которая принадлежала не ему.
А она?
И она тоже питала к нему чувства. Только не решалась в этом признаться. Даже самой себе».
— …А сейчас этот ларец пустой? — спросила Катя, прервав экскурсовода на полуслове.
— Разумеется. — Он удивленно посмотрел на эту странную девочку в платочке, явно приехавшую из какого-то глухого захолустья. — Все сохранившиеся сокровища династии Романовых давно переданы в крупные музеи, в основном в Грановитую палату, отчасти — в Оружейную и в Эрмитаж.
— Да-да, понимаю, спасибо.
Конечно, там теперь пусто, иначе бы тут стояла вооруженная охрана. Но если скользнуть назад во времени…
Глава 9
КРАЕУГОЛЬНЫЙ КАМЕНЬ
В Борисоглебском монастыре поднимались рано, на рассвете. День начался с того, что Катя, взглянув на восходящее солнце, вдруг заплакала.
— А ну, что это за новости? — нахмурилась игуменья. — Уж не грех ли уныния?
— Нет, нет, что вы! То есть Господи, помилуй. Не уныние, наоборот. Знаете, Евдокия Петровна, мне у вас живется… прямо как в сказке! Как я вам благодарна!
— Не меня благодари, неразумная. Господа! — Мать Евдокия, как обычно, не хотела показать, что растрогана. — А ну собирайся на утреннюю молитву и потом сразу опять… на работу. Ишь ты, поэтесса! «Как в сказке»!
В сказках обычно все повторяется троекратно.
И опять, в третий раз, Катя оказалась не в ладах со временем. Только теперь уж действительно опоздала на автобус.
— Закончили, Федор Сергеевич?
— Да, — сказал я. — Вот полное описание всех двадцати девяти камней, тут названия — индийские и по-латыни, происхождение, свойства и так далее. Все подтвердилось, это и правда привезено с Гималаев. Только, к сожалению, должен вас огорчить: минералы хоть и редкие, а к группе драгоценных камней не относятся.
— Какое счастье! — воскликнул сотрудник музея.
Я был удивлен:
— Но я считал, вы рассчитывали на двадцать пять процентов стоимости, а стоимость ничтожна. Разве что монеты ценные…
— Стоимость? Да о чем вы! Если б камни оказались дорогими, у нас бы их тут же забрали в Грановитую палату. А так — они останутся в Звенигороде. — Он понизил голос и, смущаясь, запинаясь, доверил мне свой секрет: — Признаюсь вам, Федор Сергеевич: обожаю кристаллы. Я, можно сказать, фанатик камня. Камень — и основа, и вершина мироздания. Недаром в Библии говорится о краеугольном…
Я поступил невежливо и нетактично, я его прервал:
— Скажите, сколько вам лет?
— Двадцать шесть. А что?
— В двадцать шесть я думал точно так же. А в двадцать семь — уже иначе.
Он посмотрел на меня уважительно, как на умудренного опытом старика:
— А теперь вам сколько?
— Двадцать девять.
— И камней столько же! — воскликнул он. — Вы не находите, что это символично? Я же говорю: камушки — вещь непростая!
Сегодня в Катиной программе был подъем на колокольню. Туда непременно считали своим долгом слазить все туристы, за исключением пожилых людей, которым такое восхождение было не под силу.
Катя не чувствовала себя туристкой, она проходила послушание, готовясь к постригу. И к заданию игуменьи подошла вполне серьезно. Приехала заранее.
А потому пока она стояла внизу: на колокольне еще звонили, и общий доступ туда был закрыт.
— Федор Сергеевич, дорогой, уважаемый, вы так меня порадовали, просите что хотите!
Этот молодой фанатик камня поставил меня в тупик: просить-то я как раз и не умею. Однако надо. По себе знаю: если он хоть что-то для меня не сделает — будет чувствовать себя должником. А это очень неприятно.
— Да, есть одна просьба, — сказал я. — Хотелось бы посмотреть то место, где обнаружен ваш клад.
