Ноты соблазна - Аделина Жемчужева

С того момента я начала избегать Армана. Я старалась держаться подальше, чтобы не создавать себе новых проблем, но от этого разлука с ним становилась невыносимой. Меня разрывали чувства. Я скучала по его прикосновениям, по его голосу, по той лёгкости, которую он приносил в мою жизнь.

Гюстав же становился всё более замкнутым и злым. Каждый вечер, когда я возвращалась домой, он лежал на диване с сигаретой, его взгляд был тяжёлым, недоверчивым. Он стал приходить с работы раньше обычного, проверяя, как долго я задерживаюсь. Это давление выматывало меня. Я боялась каждого его вопроса, каждого косого взгляда.

Я не знала, как быть. Если я решусь на развод, мне придётся вернуться к родителям, но это была перспектива, от которой я дрожала. Их пьянство, шумные компании, их друзья, которые в детстве позволяли себе слишком многое… Этот кошмар мне не хотелось переживать снова. Я убеждала себя, что лучше терпеть капризы и гнев Гюстава, чем возвращаться туда.

Но внутри меня росло чувство вины. Гюстав всегда был добр ко мне, заботлив, любил меня искренне. А я предала его, разрушила всё, что у нас было. Я винила себя за его гнев, за его подозрения. В душе я чувствовала, что заслуживаю его жестокость. Но когда он поднял на меня руку, я поняла, что больше не могу так жить.

Каждый его грубый жест словно пробивал трещину в моём сердце. Я была на грани. Терпеть ради прошлого? Или рискнуть всем, разорвав этот порочный круг?

Я сидела на кухне и смотрела в окно. За окном медленно сгущались сумерки. Чай в кружке давно остыл, но я продолжала держать её в руках, словно это было единственное, что может согреть меня сейчас.

«Может, я всё-таки заслужила это?» — мелькнуло в голове. От этой мысли внутри меня что-то разрывалось. Разве можно заслужить боль? Разве я хотела всего этого?

Вспомнился Арман. Его взгляд, его прикосновения, его голос — всё это казалось таким настоящим, таким правильным. Но чем больше я думала о нём, тем сильнее становилось чувство вины. Ведь я знала, что мой выбор разрушил наш брак с Гюставом.

Шаги раздались за моей спиной. Гюстав вошёл в кухню, всё ещё с сигаретой в руке. Он был мрачным, как всегда в последнее время. Его глаза, раньше такие тёплые, теперь смотрели на меня с холодным презрением.

— Ты где была? — спросил он, прислонившись к косяку.

Я глубоко вздохнула, стараясь сохранять спокойствие.

— На работе, — ответила я тихо.

Он ухмыльнулся. Этот взгляд был для меня хуже любых слов.

— На работе? Или с ним?

Я почувствовала, как моё сердце замерло.

— Гюстав, ты знаешь, что я…

— Знаю? — он резко перебил меня, повысив голос. — Знаю, что ты врёшь! Думаешь, я не замечаю, как ты смотришь на телефон? Как боишься лишний раз заговорить?

Я опустила глаза, не зная, что сказать.

— Если ты думаешь, что я этого так оставлю… — начал он, но замолчал, словно сам боялся продолжить мысль.

— Гюстав, — я прошептала, наконец найдя в себе силы заговорить. — Давай поговорим. Не так, как раньше. Без криков. Я устала…

— Я тоже устал.

— Хватит курить! — резко сказала я, не выдержав. В квартире стоял густой запах табака, и мне казалось, что моя одежда скоро начнёт им пропитываться.

Гюстав даже не взглянул на меня. Он спокойно затянулся и выпустил облако дыма, будто нарочно игнорируя мои слова.

— Арман поговорил со мной насчёт тебя, — вдруг произнёс он, всё так же продолжая курить.

Эти слова будто молнией пронзили меня. Внутри всё перевернулось.

— О чём он говорил? — мой голос дрогнул, но я старалась сохранять спокойствие.

Гюстав бросил на меня недоверчивый взгляд.

— А чего это он так заботится о тебе? — спросил он с едва заметной насмешкой, но в его тоне чувствовалась угроза.

Я пожала плечами, стараясь выглядеть безразличной.

— Может быть, потому что ты попросил? — ответила я, вставая со стула и начав убирать за собой посуду. Я не хотела продолжать этот разговор.

Пытаясь сменить тему, я добавила:

— Я завтра пойду к родителям.

— Нет, ты останешься дома, — резко перебил он.

Кружка выскользнула из моих рук и с грохотом упала в раковину. Я повернулась к нему, не веря своим ушам.

— Что?

— Ты никуда не пойдёшь!

— Гюстав, ты же всегда позволял мне навестить родителей. Мне нужно сделать там уборку.

— Сами справятся, — отрезал он, и в его голосе не было ни тени сомнения.

Я стояла, глядя на него, не понимая, что происходит. Гюстав никогда раньше так не реагировал на мои поездки к родителям.

— Гюстав, я не прошу разрешения. Я просто сообщаю, — сказала я, пытаясь сохранить спокойствие.

— Я сказал нет, значит нет! — отрезал Гюстав.

Слёзы подступили к глазам, и я с трудом сдерживала их. Остаться дома не было для меня проблемой, но то, как он пытался меня контролировать, ломал мою волю, будто я была игрушкой в его руках. Этот гнетущий контроль разрывал меня изнутри.

Чтобы не усугублять ситуацию, я лишь кивнула и продолжила мыть кружку. Но внезапно я ощутила его тёплые руки, обнимающие меня за талию.

— Иди, Селин, — его голос стал неожиданно мягким, и он коснулся губами моей шеи. — Я просто хотел проверить тебя. Не плачь. Я не хочу, чтобы ты плакала.

Его слова звучали почти успокаивающе, но я осталась неподвижной. Прикосновения, которые когда-то могли принести мне утешение, теперь вызывали лишь странное чувство пустоты.

Я замерла, всё ещё держа кружку в руках, и его губы вновь коснулись моей шеи. Но вместо тепла и близости, которых, казалось бы, я должна была ощутить, я чувствовала лишь холод и растерянность.

— Селин, — продолжал он, чуть крепче обнимая меня, — я знаю, что был неправ. Просто мне больно. Больно от мысли, что ты больше не моя, что в твоём сердце появился кто-то ещё.

Его слова были пропитаны горечью, и я почувствовала, как ком подкатывает к горлу.

— Я всегда была твоей, Гюстав, — тихо ответила я, но сама не верила своим словам.

Он повернул меня к себе, заглядывая в глаза. Его взгляд был другим, без привычного холода. В нём читалась какая-то искренняя усталость, отчаяние.

— Я не хочу терять тебя, Селин, — сказал он, проводя рукой по моим волосам. — Я знаю, что был жесток. Знаю, что ты несчастна. Но ты должна понять — я люблю тебя.

Эти слова, которые когда-то могли бы растопить моё сердце, сейчас звучали как последний аргумент, как попытка удержать меня там, где мне уже не хотелось быть.