Моя в наказание - Мария Анатольевна Акулова
В ноздри бьет знакомый запах. Такой же, как в нашем не нашем доме.
А еще мне кажется, что сердце трескается.
Я слышу голос своего ребенка.
— Анне приехала!
Сафие выглядывает из гостиной. Я ее вижу и мне… Слишком.
Дергаюсь, наверное. Потому что Айдар придерживает меня за руку и смотрит с опаской.
— Я устала, можно я посплю?
Спрашиваю, смотря в его плечо. Сама знаю, что глаза наполняются слезами. Не хочу этого.
Хочу ей радоваться. Отдавать себя. Как раньше. Как всегда. Но просто…
— Конечно…
Сафие несется на нас, я чувствую облегчение, когда Айдар меня отпускает. Приседает, ловит дочку. Встает вместе с ней.
Она тянет ко мне ручки. Я кусаю губы и отвожу взгляд…
— Анне устала, кызым. Давай отдохнуть ей дадим и потом? Анне еще болеет.
— Хорошо, баба…
По моей щеке соскальзывают знакомые пальчики. Губы дергаются уголками вверх, но я сама себе не верю.
— Я по тебе скучала, мамочка…
Всхлипываю, зажимаю рот.
— Куда можно?
— Помнишь, где спальня?
Киваю.
Иду прочь, обнимая себя руками, чтобы не развалиться.
Боковым зрением отмечаю, что в гостиной под потолком зависли воздушные шарики. Расшатанные нервы не выдерживают.
Забираюсь на кровать, скручиваюсь. Сначала трясет. Потом отпускает. Засыпаю под доносящиеся извне тихие голоса дочки, бывшего мужа и еще кого-то.
И снова сплю… Сплю… Сплю.
Во сне мне хорошо. Во сне душа совсем не болит.
* * *
Дни продолжают сменяться, а я — игнорировать их счет. Мой мир сужен до размеров спальни Айдара и хозяйской уборной.
Это — моя территория. Я провожу дни в ее пределах.
Из уважения к людям, которым почему-то не все равно, жива я еще или нет, дважды в сутки пинками гоню себя в душ и туалет. Иногда кажется, что я бы вообще не вставала, но тогда, уверена, меня вернут в больницу. А в больницу я больше не хочу.
Преодолевая полное отсутствие аппетита, ем бульоны. Сначала делала это самостоятельно, потом как-то снова стало не хватать сил. Унизительно, но теперь меня кормит Айдар или женщина, которая, по видимому, ухаживает за моей дочкой, пока я… Ещё бы знать, а что я?
Ей около пятидесяти. Она кажется мне добрым, душевным человеком, но и ее имя я запомнить тоже не могу. Какая же растяпа, Аллах…
Неумеха. Неблагодарщина.
Хороших слов я для себя не нахожу. Да и за что?
Мозг работает вяло. В конечностях нет энергии. Бывает, сквозь молоко полупрозрачной шторы пробирается солнечный свет и я чувствую прилив жизненных сил. Выставляю руку и ловлю тепло кончиками пальцев. Верю в то, что теперь эти силы останутся со мной, но проходит мгновение — и снова тухну. Сплю, подозреваю, не меньше двадцати часов в сутки, но бодрости это не прибавляет.
Погода способствует. С каждым днем света становится все меньше. Осень. Возможно, уже октябрь. Я не уверена и забываю спросить. Но пахнет она мне совсем не весной, как я по-глупости надеялась, а недостижимым прошлым, полным счастья. Это травит душу еще сильнее.
Я понятия не имею, чем живут люди, меня окружающие, но иногда просыпаюсь, чувствуя под боком Сафие. Она жмется ко мне, гладит лицо и что-то говорит. Мне становится совсем спокойно. Пытаюсь себя вытолкнуть к ней навстречу и… Все.
Слышу: «папа, а почему мама плачет?», и Айдар ее забирает, чтобы бестолковая мать не пугала ребенка беспричинными слезами.
Сам Айдар заходит ко мне не слишком часто. Я за это благодарна, хотя и сам факт того, что находится где-то рядом, по-прежнему тревожит. Рано или поздно его отношение снова изменится. Я знаю. Мой бой не окончен. Нужно собраться. Но я так устала, Аллах… Я совсем не могу…
Когда порции еды, которые я могу в себя затолкнуть, становятся совсем мизерными, ко мне приезжают врачи, ставят капельницы, но в больницу не забирают. Обсуждают что-то с Айдаром при мне же, не боясь, что услышу.
А я ловлю слова «нервное истощение», «сильный длительный стресс», «нужно время, чтобы восстановиться, а что вы хотели?», «лучше дома». И я с ними согласна. Это не мой дом, но без разницы. Настоящего дома у меня давно уже нет. Просто не трогайте меня, пожалуйста.
После этого снова стараюсь есть лучше. Мне кажется, это должно всех устраивать.
Однажды я зависаю в ванной. Скупавшись, как вялая черепаха, останавливаюсь перед зеркалом и привычно безразлично деру волосы привезенной Айдаром из нашей с Сафиком съёмной квартиры расческой.
Уносит куда-то… В страхи и безнадегу. А опоминаюсь, слыша громкий стук в двери и требовательное: «Айка, дверь открой, иначе я ее вынесу».
Пугаюсь тона. Пугаюсь угрозы.
Мотаю головой. Трясусь. Открываю.
От взгляда — мороз по коже. Айдар делает шаг — я выставляю руку.
Как зацикленная сумасшедшая повторяю: «оставь меня, пожалуйста… Оставь, пожалуйста…», пока он не выходит из спальни, а я забираюсь в постель, чтобы поскорее уснуть.
Я знаю, что происходящее должно меня не устраивать. Я должна хотеть что-то поменять, но… На самом деле, не хочу.
В реальности я хочу одного: чтобы меня никто не трогал. Как можно дольше.
Хочу как можно на дольше сохранить в себе этот блок. Я знаю, он есть. И что за ним я тоже знаю.
Не выдержу, когда хлынет вся боль. Что бы психологи не советовали, я не хочу ее проживать.
Мне известно, что он не женился. Кольца на пальце нет. И жены рядом с нами тоже нет. Получается, он разрушил меня, а я — его планы. Мы чуточку квиты.
Очередной день провожу в постели, окончательно пропитываясь запахом его пространства. Фоном слышу голоса. Благодарю Ирину (сегодня я снова спросила и ненадолго запомнила имя) за бульон.
Знаю, что утром он встретил няню Сафие и уехал. Слышала разговор взрослых голосов и хлопок двери. Ирина с моей дочкой собрались на прогулку. Перед выходом Сафик зашла ко мне. Поцеловала, погладила щеку и попросила поскорее выздорваливать.
Они ушли, а я снова плакала. Это так ужасно, не пускать в душу даже своего ребенка…
Но я никому не могу пожаловаться на то, что больно. Меня никто не поймет. Все только убедятся в том, что я отрицала до последнего. И мать я тоже ужасная. Не только жена. Не только дочь. Ужасный человек, который не против проспать всю свою жизнь.
Они вернулись, суетились. Я ловила лучи пальцами. Ирина приоткрыла окно. Мне показалось, что я вдохнула тот самый запах — весны. Он врезался в легкие шипами. Как и все живое, его
