Шарлотта Мендельсон - Почти англичане
– Ну, да. И как заместитель доктора Три, я должен просить вас…
Лора – и откуда только силы взялись? – подняла руку, приказывая остановиться, и декан, не меньше ее удивленный, умолк. Она с трудом проглотила комок и неожиданно для себя самой сказала:
– По-моему, любой, у кого есть малейшее представление о попечении, увидел бы, что сейчас не время.
Марина тихонько всхлипнула.
– Я, – объявила Лора, – забираю дочь домой. Мы распорядимся насчет вещей.
А потом, приобняв Марину и не представляя, в чем будут заключаться эти распоряжения, она провела ее через Мемориальную площадь и Гартские ворота к стоянке такси, на вокзал и, наконец, к лондонскому поезду.
Чтобы заполнить чем-то холодное и тревожное ожидание на вокзале, Лора купила им кофе, соленые чипсы и мандарин. Все это уже съедено. Марина в мамином плаще, застегнутом на все пуговицы, молчит. Они сидят рядом в глубине вагона для курящих, наполненного, кажется, немцами. Лора задумчиво слизывает с пальцев соль и понимает, что, если сама не заговорит, Марина до самого Лондона не скажет ни слова. Кроме того, она ужасно боится рассмеяться.
– Золотце, – говорит она севшим голосом, обнимает Маринины плечи, прижимается щекой к макушке, и от теплой кожи, от знакомого запаха немытых волос у нее перехватывает дыхание.
– Ну и ну, – шепчет Марина, – поверить не могу…
Как было бы хорошо, если бы эти всхлипы и дрожь оказались смехом. Разумеется, это не смех.
– Поверить не могу… – повторяет она.
– Все хорошо, – заверяет Лора, утирая лицо свободной рукой и украдкой опуская глаза.
Марина храбро сжимает губы, но ее тело сотрясается в спазмах. Слезы капают на руки.
– Я… Господи…
– Господи…
– Что скажет бабушка?
Лора открывает рот, но в голову не приходит ничего утешительного – только мысль о том, что скажет Рози, например, завтра утром, когда услышит новость поважнее этой. Она пожимает плечами.
– Все устроится. Я… все улажу.
– Не получится, мам.
– Все хорошо. Только, милая… как… если ты захочешь вернуться, в следующем триместре, будет трудно.
– Я туда не вернусь, – просто отвечает Марина.
– Нет?
– Нет.
– Хорошо. Понимаю. Я все равно не вижу, как теперь… Ладно. Хорошо.
За окном проносится вспаханное поле, потом еще одно. Если весна и готовится наступить, ничто этого не предвещает. Марина опять дрожит.
– Ш-ш, – говорит Лора, поглаживая ее волосы, утирая слезы, трогая скулы, ресницы, веки, губы. Наконец ее дочь успокаивается.
– Ты вела себя очень храбро, – говорит Лора и чувствует под пальцами слабую улыбку.
– Думаешь?
Лора смотрит вниз, в ее карие глаза. Она их знает, как глаза любовника.
– Да, милая, – говорит она, – думаю.
Эпилог
Должен быть способ проще, размышляет Лора, ерзая на зеленом диване. Слететь босиком по горному склону, неся в руках скрижали. Поднять баннер над собором Святого Павла. Что угодно, лишь бы избежать разговора с семьей, сейчас, лицом к лицу.
Она уже известила их, что Марина не вернется в Кум-Эбби. Ответ, по меркам Фаркашей, был на удивление сдержанным; отчасти потому, что Марина, по настоянию матери, сама при этом присутствовала. Возможно, они также почуяли предстоящую бурю.
– Ужасно, – говорят они и добавляют: – Но почему? – а потом: – Мегмондхотьюк Добош нэнинек?
Лора представляет, как говорит: «Потому что я так решила, и я ее мать», но какой в этом прок?
– Подождите, – чуть не кричит она. – Мне, мне нужно… – Ильди, слава богу, к ней ближе всех; Лора отчаянно смотрит в ее сторону и получает в ответ то, что с надеждой принимает за ободряющую улыбку. – Есть еще, ну, пара вещей, которые мы… я…
– Пара? – спрашивает Рози.
– Тельешен хюйе, – говорит Жужи. – Безумие.
– Мам…
– Нет, позволь, – говорит Лора. Марина хлопает глазами. – Я… к счастью, Марина может вернуться в Илингскую школу.
Оцепенение.
– Я им позвонила.
– Мама! Как ты…
Но к этому времени стоит такой шум, что Лора легко может не обращать на нее внимания. Она думает: главную новость, конечно, можно отложить на потом? Но даже ей, трусихе, известно: все или ничего.
– Нам крупно повезло, – говорит она. – В Илинге хотят, чтобы Марина…
– Повезло! – вскидывается Жужи. – Повезло им. А старые женщины печальны…
– Одну минуту, – говорит Лора. Марина плачет и пытается ее перебить. – Милая, дай я договорю. Это даже хорошо, по-своему. Они хотят, чтобы Марина снова взялась за историю.
И она садится, придавленная весом собственной лжи.
Пока все бушуют, Лора вдруг понимает, что Марина, которую она ни о чем не предупредила, может упасть в обморок. Она объясняет, что история, очевидно, – лучший выбор для Кембриджа, где, как ей говорили (кто говорил? она сама говорила), медицине учат из рук вон плохо, а Марина тем временем убеждает Рози: «Если вы правда хотите, я могу…»
– Милая, – обрывает ее Лора, – все уже решено.
Она обнимает дочь и крепко прижимает к себе, чтобы хотя бы одна из двоих утешилась.
– Ужасно, – говорит Жужи, раскуривая еще одну сигарету.
– Прекрасно, – говорит Ильди и улыбается.
А Лора уже почти ничего не боится, словно скачет по валунам, чтобы вырвать из львиной пасти Марину, или, ради нее же, всеми силами противится забвению, сильнейшему из соблазнов.
– А вечером вы… – говорит Лора. – Есть еще одна новость. Хорошая или плохая. И то, и другое, наверное. Вечером у вас будет гость.
От автора
Как внучка бывших подданных Австро-Венгерской империи, родившихся в Карпатской Рутении, на территории нынешней Украины, учившихся счету на русском, говоривших между собой на венгерском и при этом считавших себя чехами, я росла, почти ничего не зная о маминых родителях и языке, на котором они говорили друг с другом. В наследство мне досталось множество словарей, в том числе «Краткий венгерско-английский словарь Орсага» (издательство «Академия Киадо», Будапешт, 1967) и «Англо-венгерский словарь («Академия Киадо», Будапешт, 1955), оба бережно завернутые в пластиковые обложки и хранящие запах старой квартиры. Из них мне открылось, что те немногие знакомые прежде слова («халат», «центральное отопление») пишутся несколько иначе, чем я предполагала.
Только сев за этот роман, я поняла, насколько мало знаю об истории Венгрии и Карпатских гор. Постепенно выяснилось, что дело даже не в знании: жизнь эмигрантов из Центральной Европы, поселившихся в Англии, их молчание о собственном прошлом – вот что меня привлекало. Поэтому – какое чудесное оправдание! – мои изыскания сосредоточились на одном из главных интересов, который я разделяю с мамиными родителями: на еде. Я особенно рекомендую вот эти книги по теме:
