Джоанна Троллоп - Любовь без границ
— Они в порядке.
— Правда? А Сэнди сказала, они страшно расстроились и проплакали всю дорогу до дома.
— Проплакали?..
— Представляешь! И вроде бы это началось, еще когда ты была с ними. Я попробовала выспросить, что именно их так расстроило, но она только повторяла, что это все твоя вина. Не хочешь объяснить, что ты им сказала?
— Нет! — Джосс разразилась слезами.
— Ты что, обиделась? — Джулия была окончательно сбита с толку.
— Я плачу из-за мамы… — сквозь слезы пробормотала Джосс. — Ее ужасно избили! Этот гад Марк! Я ходила ее навестить, и… Господи, как она выглядит! Едва может говорить, а Джеймс… его все нет и нет!
— Какой ужас! — воскликнула Джулия, в самом деле ужасаясь. — Бедная Кейт! Где она сейчас?
— В Мэнсфилд-Хаусе. За ней там присматривают, не волнуйтесь. — Джосс снова заплакала. — Несчастный дядя Леонард чуть не сыграл в ящик! Пришлось вызывать доктора! Он наверху, в постели.
— Сейчас я приеду! — заторопилась Джулия. — Тебе не годится быть одной с больным старым человеком.
— Ничего, справлюсь. Все в порядке.
Джосс судорожно всхлипнула. Ничего не было в порядке ни с ней самой, ни с миром. На душе было невыносимо тяжко, мучило чувство вины за то, что там, в Мэнсфилд-Хаусе, она не только не загорелась желанием остаться с Кейт, но, когда Хелен предложила это, пришла в ужас. Хотелось бежать, бежать со всех ног от всех этих женщин: или полоумных, или затюканных, от увядших лиц и глаз, полных неизбывной тоски.
Чтобы оттеснить эту картину, Джосс заговорила снова:
— И потом, я не одна. Со мной Хью. Сейчас я его позову!
Трубку со стуком положили на стол, и через короткое время в ней раздался голос Хью. Он звучал до странности обыденно, без тени надрыва или вызова.
— Алло! Джулия?
— Это я, Хью, это я! Что произошло?
— Что-то в самом деле ужасное. Сперва Кейт выбросили на улицу из дыры, которую она снимала, потом ее избил любовник, и теперь она лежит на матраце прямо на полу в приюте, который вы с Робом снимали для «Ночной жизни города». Джосс, по-моему, сбежала оттуда как ошпаренная (да и как было не сбежать?), а у Леонарда так подскочило давление, что мы с ним чуть не простились. Миссис Ченг пылесосит как ненормальная, потому что это ее, видите ли, отвлекает. Мисс Бачелор только что ушла, в одиночку прикончив бутылку хереса. От Джеймса ни слуху ни духу. Вот тебе подробный отчет. Знаешь, Джулия… — Хью помедлил, — я хоть человек и не совсем бесчувственный, но то, что мы тут имеем на сегодняшний день, — это уж чересчур!
— Ага!
— В каком смысле «ага»?
— «Ага» в смысле «попался, который кусался». Ты наивно полагал, что весь мир будет крутиться исключительно вокруг твоих проблем, ан нет, оказалось, что каждый наивно полагает то же самое, и как же это некстати!
— Ну, Джулия!
— Но это правда!
Хью ответил не сразу, разрываясь между острым желанием продолжить разговор и еще более острым желанием не доводить дело до ссоры. Джулия снова изменилась, и эта новая ее версия не собиралась с ним миндальничать.
— Я тут подумал…
— Да что ты говоришь!
— …что настало время повидаться с мальчиками. Может, я подъеду в субботу?
— Не выйдет. В субботу я на редактуре.
— И в воскресенье?
— Нет, в воскресенье я дома.
— Тогда в обед?
— Лучше после обеда, в три.
— А что, на обед кто-то приходит? — сразу насторожился он.
— Почему сразу приходит! Что за удовольствие возиться с воскресным обедом, если всю субботу вкалывал как проклятый?
Очень хотелось спросить, насладилась ли Джулия ужином в ресторане и было ли что после ужина, а главное, с кем все это было, однако не следовало искушать судьбу.
— Правда, я много думал в последнее время…
— Сейчас не об этом, — перебила Джулия. — Сейчас важнее Кейт и Джосс. Я сказала, что приеду. Стоит?
Он подумал: «Еще как стоит!» — а вслух сказал:
— Нет, это лишнее. Мы уж как-нибудь справимся. Пару дней все равно ничего нельзя будет предпринять насчет Кейт, а Джосс… Джосс придет в себя, как только появится Джеймс.
— Я ему позвоню завтра утром. К тому времени, думаю, он в любом случае уже будет знать. А с тобой увидимся в воскресенье.
— Буду ждать, — сказал Хью.
Даже на таком расстоянии Джулия сумела расслышать в его голосе нотку искреннего чувства и сделала усилие, чтобы вложить что-то подобное в свой собственный.
— Доброй ночи! Передай всем привет и… и сочувствие.
Положив трубку, она поставила локти на кухонную стойку и долго сидела, спрятав лицо в ладони, пытаясь представить себе, как все происходило с Кейт — с чего началось и как дошло до побоев. Ведь если она не сумеет достаточно живо представить себе эту сцену, то не сумеет и по-настоящему посочувствовать, а это необходимо, это что-то вроде долга перед несчастной, беззащитной, униженной и оскорбленной Кейт, что-то вроде искупления за первоначальную настороженность и за недавнюю уверенность, что ее бунт был всего лишь бегством от всякой ответственности, обдуманной попыткой подстроиться под стандарты более легкой, богемной жизни. «Теперь ясно, — думала Джулия, — как сильно я ошибалась. Даже не самый благородный бунт — это крик души и рывок к свободе. Теперь это ясно как день, хотя, быть может, я предпочла бы и дальше оставаться в неведении, если вспомнить, чего мне стоило это знание».
Что-то вроде этого она сказала за ужином Робу Шиннеру, а он ответил, что лучше всего об этом высказался Уильям Блейк: что мудрость продается на самом безрадостном из рынков, куда никто не идет по доброй воле. Помнится, ее поразило, до какой степени это в самом деле точное высказывание.
Это был, пожалуй, наилучший момент ужина с Робом Шиннером. Вне круга профессиональной деятельности режиссер был гораздо скучнее — эдакий махровый мещанин, лучшее в котором пробуждалось только с приливом адреналина. Ресторан, куда он повел Джулию, был из самых модных и дорогих, меню не оставляло желать лучшего, кавалер прилагал определенные усилия: безбожно льстил и всячески к ней подкатывался — но в конечном счете все это нагоняло только скуку. Ни разу за весь вечер ей не захотелось искренне рассмеяться, все было до тошноты предсказуемо, даже момент, когда вместо скромного поцелуя на прощание Роб впился в губы Джулии долгим и слюнявым. Тогда уж точно стало не до смеха (по правде сказать, ее чуть не вывернуло), и улеглась она с чувством, что ее распирает от пищи, напитков и зеленой тоски. Заснуть долго не удавалось. Мысли все время возвращались к изречению Уильяма Блейка, и как ни пыталась Джулия перевести их в более приятное русло, они все больше пропитывались старой доброй депрессией. «Нелепо переворачивать подушку, когда сон не приходит, — от этого она не станет удобнее. Но все это делают, — уныло размышляла она. — Нелепо думать, что разочарование — плата за ошибки. Но все так думают. А ведь на самом деле чувство разочарования — часть человеческой натуры. Оно таится в каждом из нас, и нельзя, ни в коем случае нельзя давать ему волю. Кейт не совладала с ним, и оно ее поглотило…»
