Хосе Антонио Бальтазар - Счастливые слезы Марианны

Ее очень тревожило, не отзовется ли нервное напряжение, которое та испытала, на ее здоровье. Сразу же по возвращении она поедет с ней в Медицинский центр, где к этому времени консилиум врачей составит полное представление о развитии ее болезни.

И еще ее беспокоила судьба денег, которые пожертвовал Луис Альберто для освобождения сестры, — неужели их не найдут!

Боже! Если бы не он — она могла бы лишиться сестры! Эта мысль ужаснула ее и пробудила в ней глубокую благодарность к Луису Альберто.

Она повторила эту мысль вслух сидевшему рядом Бласу:

— Блас, если бы Луис Альберто не помог, я бы лишилась сестры?

Блас ничего ей не ответил, и она задала еще один вопрос:

— А с ними можно торговаться?

Блас кашлянул, прочищая горло, и ответил:

— Можно. Торговаться всегда можно…

— Если бы я не нашла деньги, они… убили бы ее?

— Может, и не убили бы… Впрочем, все ведь обошлось. Зачем думать о том, чего не было? Тебе надо набраться сил. Ты бы поспала…

Бласа не покидала тревожная мысль, которая осенила его во время взлета: кому-то обязательно придет в голову, что только он мог быть заинтересован в возвращении Бегонии ее сестре-танцовщице, вылетающей вместе с ним на гастроли за границу?

Впрочем, его теперь больше занимало другое: встреча с родиной, которую он покинул вплавь несчастным кубинским сиротой и к которой он приближался сейчас на русском самолете состоятельным «мексиканским» предпринимателем…

Блас вышел из самолета в теплый кубинский полдень, настоянный на запахе прелых пальмовых листьев и сигарного дыма. Он не думал, что родина настолько жива в нем и можно так мгновенно и полно вспомнить ее кожей и обонянием.

Будто он снова надел рубашку, которую снял совсем недавно, ложась спать.

А сои этот длился тридцать лет…

Черные, темные, белые лица — всевозможных смесей кофе с молоком — окружали его. Шумная речь, новые для его слуха, непонятные словечки и выражения: язык тоже не стоит на месте, отторгая отжившее, рождая новые слова для новых дел и мыслей…

Больше всего в первые часы пребывания на родине его удивило в кубинцах несоответствие нервной возбужденной речи и выражения глаз, в которых сквозила подавленность, усталость, безразличие…

Труппа, прибывшая на гастроли, разместилась в гостинице «Насиональ», старинном, с двумя башенками здании на невысокой прибрежной скале, с королевскими пальмами во дворе и старинными пушками.

В своем номере Блас стоял у окна с видом на море.

Внизу влево и вправо уходила бесконечная набережная — Малекон, на парапете сидели и лежали влюбленные парочки. Бласа поразило малое количество автомобилей и их жалкий вид.

В узкую горловину бухты входило огромное океанское судно — казалось, что оно движется посуху.

В вестибюле гостиницы, куда Виктория на старомодном лифте спустилась купить конфеты, единственным местом, где что-либо продавалось, оказалась тесная лавка для имеющих валюту гостей. У входа в нее стоял человек, бдительно следивший за иностранным происхождением посетителей.

Вышедшие из моды, лежалые тряпки вперемешку с революционными сувенирами из пальмовой соломки и ломаных ракушек, подозрительная парфюмерия и выцветшие на солнце конверты местных пластинок оставляли жалкое впечатление. Русская водка, болгарский коньяк, а вместо конфет жвачка с надписями арабской вязью.

— Простите, у вас есть шоколадные конфеты? — попробовала Виктория привлечь внимание продавца, прилипшего к телефонной трубке.

— У них как раз кончились, — услышала она за спиной негромкий бархатный голос.

Виктория обернулась и увидела худощавого высокого человека в голубой гуайабере с серебристой вышивкой. В верхнем кармашке гуайаберы торчали три сигары.

— Не правда ли, любопытный у них ассортимент?

Незнакомец был в темных очках, у него были черные гладкие волосы и тонкие усы, делающие его похожим на метрдотеля недорогого ресторана.

— Даю голову на отсечение, здесь нет того, что вы ищете.

— Нет, почему же? — сказала норовистая Виктория, попросив у продавца фотопленку.

— Прошу вас, не делайте этого, — сказал с улыбкой незнакомец. — На этой пленке можно снимать только темную, безлунную ночь. Если вы позволите, я подарю вам «Кодак», у меня есть лишние кассеты…

Неприязненный взгляд продавца сменился удивленной улыбкой, когда на прилавок упала пятидолларовая бумажка.

Взяв Викторию под локоть, белозубый незнакомец провел ее в маленький бар около бассейна, где заказал апельсиновый сок и три плитки шоколада.

У него был не кубинский акцент.

— Вы не кубинец, — сказала Виктория.

— Нет, — ответил он.

— Никарагуанец?

— Нет.

— Тогда…

Виктория пожалела, что ступила на эту тропу: двадцать испанских диалектов в странах Латинской Америки потребовали бы нескольких минут на их переборку.

— Не ломайте голову. — Незнакомец с заговорщицким видом склонился к Виктории. — Надеюсь, вы умеете хранить тайну… Я аргенчилигуаец из Эквакубы.

Виктория рассмеялась.

— А вы Неукротимая Виктория Хауристи из ресторана «Габриэла»…

— Ах так! — сказала она. — Вы из кубинской службы безопасности…

— Плохо отгадываете! — строго сказал незнакомец. — Я велю доставить «Кодак» в ваш номер.

Он раскланялся и ушел.

Приставленная к труппе гид, высокая мулатка Дульсе Мария, сообщила, что в восемнадцать часов их ждет для встречи с прессой и небольшого приема руководительница кубинской концертной организации Хуанита Толедо.

Блас не поверил своим ушам! Как всегда в моменты крайнего напряжения или опасности, у него по-бульдожьи выпятилась нижняя челюсть…

Глава 5

Врач навещал Бегонию через день. По его мнению, ее состояние было хорошим — относительно хорошим для девушки, перенесшей столь сильное потрясение, как похищение и связанные с ним волнение, усталость и нарушение диеты.

Падре Адриан окружил девушку трогательной заботой. Купил ей новейший лазерный магнитофон и компакт-диски с музыкой классиков, в основном литургической.

За столом он рассказывал ей смешные истории из своей жизни, деликатно воздерживаясь от вопросов: он не хотел доставлять немой девушке лишние хлопоты, связанные с написанием ответов на бумаге.

Впрочем, большой рисовальный альбом и карандаш всегда были у нее под рукой.

После отлета Виктории в нем почти не было ее «разговоров», только просьбы к Альбе или вопросы к ней, связанные с порядками в новом доме.