Измена. Закрывая гештальты (СИ) - Шабанн Дора
Кирилл Андреевич появляется из-за спины Алексея внезапно:
— Арина Егоровна, все время Глеба, сколько там его осталось, — ваше!
Вот как после такого спокойно сидеть подписывать книги и прочую полиграфию?
Три хмурых мужика за спиной тоже не особенно вдохновляли, ни меня ни читателей. Но молодежь нынче довольно борзая, и если они пришли за автографом, они его получат, а один из дерзких юношей, подойдя с книгой «Не бойся мёртвых. Кладбищенский квест», ухмыляясь, уточнил:
— А об этом тоже будет история?
Ну, я уже была настолько уставшая от всех сегодняшних эмоциональных качелей, что просто даже мудрить не стала:
— Как раз к вашему двадцатиоднолетию напишу. Что-нибудь из ромэро.
Кир заржал, Алексей усмехнулся, юный наглец покраснел, а Глеб, бледный и слегка в испарине, едва улыбался краешком губ:
— Ты всё-таки это сделала, да, Медовая?
Рыдать хотелось нестерпимо. Останавливали только не подходящие: макияж, компания и место.
Глубоко вдохнула, а когда тихо и медленно выдыхала, услышала такое знакомое, хриплое:
— Подожди чуть-чуть, милая, и у тебя будет возможность от души поплакать, обещаю.
Скрипнула зубами:
— А, то есть история предполагает слезоразлив?
Вот когда Кирилл Андреевич поймет, что не нужно лезть, куда не просят?
— Ой, Арина Егоровна, эта история предполагает ещё одну пустую, блондинистую пробитую голову, но это уж, как пойдёт.
— В смысле, как пойдёт? — что за театр абсурда шепотом в общественном месте под любопытными взглядами ребят с открытками и календариками?
Кир тихонько ржет и поясняет:
— Ну, окажется у вас под рукой воспитательная скалка там, может, сковородка или нет?
— Езус-Мария, да что за жесть у вас вечно происходит такая, душераздирающая?
— Душераздирающее, любимая, мне устроила ты, а я так, просто, слишком вежливый идиот оказался. Доверчивый, воспитанный, приличный, — от ледяной усмешки сжалось сердце и перехватило дыхание.
Вообще-то, когда по уши виноват, то так не выглядят и столько уверенности не демонстрируют.
Эх, Арина Егоровна, а придержите-ка своих тараканов, и гормоны ваши пусть чуточку подождут. Не прощу же себе, если все не выясню. Так и буду как дура в ночи и слезах гадать: а было? А что? А как?
Пусь уж сейчас выяснится все до конца.
До дна.
До пепла.
До смерти.
Чувств.
— Так, об этом и обо всём прочем мы поговорим, но явно не здесь. Вряд ли такая история станет поучительной и назидательной для столь юных почитателей, — улыбаюсь смутно знакомой девочке, вроде бы ровеснице Котика и собираюсь подписать ее экземпляр «Все побежали и я…».
Ребенок улыбается счастливо:
— Я — Зоя. Передавайте Косте привет и наилучшие пожелания. Успехов ему в новом клубе.
О-ля-ля! Это же одна из кошек, что выгуливалась вместе с моим сыном и так понравилась Лере. А Кот выбрал ее подружку, кажется, Алису.
— Обязательно передам. Спасибо, Зоя, — печально улыбаюсь, а в голове бьется: «Мы выбираем, нас выбирают. Как это часто не совпадает…»
И снова хочется плакать.
Но Леру понимаю: девочка милая, чистенькая, глазки умные, боевой раскраски нет, одета цивильно, воспитанная. Но мой сы́ночка всегда наглых стерв размалеванных выбирал, и Олечка его папеньки наукой для него не стала. А жаль.
Наконец-то зал пустеет, и подписывая открытки и афишу для самой библиотеки, я определяюсь:
— Алексей, прости. Получается так, что и сегодня мы тоже поужинать не сможем.
Тихий смешок слева над ухом, горячие руки на плечах. И гневное сопение справа.
— Арина, ты же помнишь, что я говорил. Ты — женщина, которую и подождать не грех.
— О, вы бы не рассчитывали особо. Тут ожидать можно до скончания времён. Занята́эта женщина, абсолютно точно занята́.
— Ох, Кирилл Андреевич, куда же вы все лезете-то? — ну сил никаких нет, правда.
Этот нахал ржет:
— Ну, должен же я освободить свою будущую тёщу от назойливого, неподходящего поклонника?
— Ах, как занятно, но что-то дочь моя любимая ничего мне на эту тему не говорила, — улыбаюсь коварно и очень довольно.
Эта прекрасная деточка еще даст им всем прикурить. Прямо чувствую, как ее там, в тепле, отпустили страдания. И когда моя крошка вернется, то для них троих Новгород, определенно, станет тесен.
Хорошо, наверное, что мы переехали, да?
Бывший (а возможно, и будущий) тренер Кота ухмыляется довольно:
— Так это сюрприз и будет!
— Эх, Кирилл Андреевич, Кирилл Андреевич, ничему-то вас жизнь не учит. Валерия Романовна — девушка, которая на любой ваш сюрприз может вам так «утешительно» ответить, что вы вновь будете ловить ее и ждать с цветами. Но дождётесь только нас с Костей.
Тем более, Китай там еще где-то планировался же?
Очередной Лерочкин сюрприз, похоже.
Вот, что-то мне не смешно как-то.
Распрощавшись с принимающей стороной и договорившись с Алексеем утром выпить кофе перед встречей в Доме Молодежи и автограф-сессией, вышли на укрытую уже ранними осенними сумерками улицу.
— Садитесь. Говорите адрес, Арина Егоровна, Глеб не так чтобы подходящая компания для прогулок. Из интенсивной терапии выпустили со скандалом, — распахивая перед нами двери своего черного монстра, пробурчал Кирилл Андреевич.
Устроившись в салоне, уточнила:
— Так, может, надо вернуть обратно — долечиться? По дороге обсудим основное, да и пусть выздоравливает со спокойным сердцем?
Водворившийся за руль Кир заржал, а я, не успев мявкнуть, оказалась прижата к такой знакомой, снящейся во снах, горячей, нервно вздымающейся груди и спелената родными, сильными руками. Крепко-крепко.
— Нет, любимая. Довольно я там провалялся. Трех недель достаточно, чтобы снять основные последствия отравления. В выписке есть рекомендации. Буду долечиваться под твоим присмотром, Ари, малышка.
Я охренела? Да, я охренела!
Но только я открыла рот, дабы громко и нецензурно выразить собственные, далекие от приличных, мысли, как просто задохнулась от голодного, жаркого, злого и отчаянного поцелуя.
Свидетели безумия? А не пошли бы они?
Голова кругом, пульс бухает в ушах, сердце бьется в горле, под закрытыми веками плывут цветные пятна, по щекам — слезы рекой, сведенные судорогой пальцы вцепились в футболку. Дыхания не хватает и в то же время всю меня окутывает дразнящий и кружащий голову аромат «Гермес Ветивер».
Хрип. Стон.
Его? Мой?
Как мы удержались и остались в одежде — не знаю. Божьим промыслом, не иначе.
Страсть, безумие, жажда, нестерпимый голод, ужас и паника на самом дне зрачков — все то, что выплеснулось на меня из любимых голубых глаз.
— Ари, медовая моя девочка. Одной тобой дышу, лишь для тебя живу, без тебя умру.
О, а вот и ледяная водичка за шиворот подоспела.
— М-м-м, как эта концепция стыкуется с планами твоих родителей, их бизнес-партнеров, руководства Клуба, где ты работаешь?
Нет, ну а что? Он думает, я обалдею, уши развешу и от восторга залью его с головы до пят слезами счастья?
Ну, да, залью… уже заливаю… но это не важно!
— Никак, — просто отвечает Глеб.
И сердце останавливается.
Но он прижимает ближе к себе мое обессилившее тельце, жадно втягивает воздух, носом ведя вдоль плеча к шее и жарко выдыхает в ухо:
— Поэтому я теперь безработный. И сирота.
Да что ж такое? Мне эти сюрпризы ох как поперек душевного здоровья.
— Кирилл Андреевич, вот сюда, пожалуйста, — протягиваю визитку отеля.
— Момент, сейчас домчим, — улыбается этот хитрец.
А Глеб притягивает меня обратно в объятья и начинает тихо:
— Я увидел Аллу в отеле в Москве и поругался с отцом. Потом повел себя несколько неумно и за применение к ней удушающего отсидел там пару суток. В воспитательных целях. А когда, наконец, подтвердил квалификацию и сдал все экзамены, на выходе из здания Федерации меня ждала все та же Алла. С извинениями и песней, что весь этот бред с женитьбой — идея родителей, а она не могла им отказать, иначе они грозились перекрыть ей финансирование. Предложила выпить кофе, чтобы расстаться на хорошем.
