Лерой. Обещаю забыть - Алиса Гордеева
«Прости за всё».
Отправляю сообщение, чтобы хоть как-то сгладить свою вину за вчера, а затем швыряю мобильный на кровать, так и не дождавшись ответа.
Расстроенная подхожу к окну и сжимаю до упора край подоконника. Лбом прикасаюсь к прохладному стеклу, ощущая, как неистово бьются о прозрачную преграду огромные капли дождя. Небо заволокли серые тучи, отчего оно видится беспросветным, впрочем, как и моё будущее.
Задумываюсь: в какой момент всё пошло не так? Когда отец перестал видеть во мне родную дочь? Почему разучился меня любить и слышать?
Вспоминаю своё детство, наполненное искренней радостью и тёплыми улыбками. Рядом со мной всегда были любящие мама и папа. Отец сдувал с меня пылинки, прислушиваясь к каждому слову. Он готов был раздавить любого, по чьей вине на моих глазах появлялись слёзы. Любил шутить и умел даже самую злободневную проблему обратить в новую порцию смеха. Пытаюсь откопать в памяти тот момент, когда всё изменилось, когда из доброго, отзывчивого и светлого человека отец превратился в сухого, угрюмого и непроходимого идиота. Таким он стал не вчера… Его безразличие ко мне начало проявляться задолго до моего возвращения из интерната. И даже до появления в нашем доме Снежаны… Отец стал другим незадолго до смерти мамы.
Тяжёлые шаги в коридоре обрывают мои воспоминания. А скрип дверной ручки и вовсе лишает рассудка. Ну почему меня не могут оставить в покое? Хватаю с подоконника толстенный том со стихами и на цыпочках подхожу ближе: пусть только попробуют войти!
— Сестрёнка, — гнусавый голос Кира сводит с ума. Жаль, что моя дверь открывается внутрь комнаты, а то я бы с огромным удовольствием заново разбила ублюдку нос, резко распахнув ту.
— Ты, как обычно, проиграла, — продолжает злорадствовать он, пока я пытаюсь собраться с мыслями.
— То ли ещё будет, сестрёнка! — ржёт Кир и шумно удаляется, а я так и не нахожусь что ответить. Просто сжимаюсь от беспомощности.
Руки дрожат. В голове — беспорядок: мысли путаются, натыкаясь на отголоски страха. Понимаю, что мне нужна помощь. Одной против двух обезумевших в своей неприязни ко мне тварей я не выстою. Но не знаю, где искать защиты… Отцу наплевать, Лерою — теперь тоже.
С ногами забираюсь к изголовью кровати, укрывшись от реалий суровой действительности за стеной из мягких подушек, и нащупываю мобильный. Неловкими пальцами снимаю блокировку и с надеждой всматриваюсь в яркий экран: Амиров так и не ответил.
Закрываю глаза, чтобы ни о чём не думать, больше ничего не вспоминать, и незаметно проваливаюсь в сон. Пусть тревожный и весьма поверхностный, но всё же он ненадолго позволяет позабыть о страхе.
Меня будят шаги. Неспешные, монотонные, отмеряющие секунды до очередной порции оскорблений и унижений. И снова ручка двери нервно дёргается с характерным скрипом. И снова безуспешно. Резко проснувшись, тру глаза и мысленно благодарю отца, что оборудовал дверь в мою комнату замком. Вот только жаль, что позабыл про звукоизоляцию.
— Арина, — раздаётся недовольный голос мачехи, а я выдыхаю. Пусть она змея и гадина, но в отличие от своего сына бьёт только словами. — К тебе Павел приехал. Спустишься?
— Макеев? — удивлённо переспрашиваю. — Мы не договаривались о встрече.
Среди подушек отыскиваю телефон и замечаю пару пропущенных от Паши — я проспала. Тут же просматриваю сообщения, наивно полагая, что и Лерой ответил, а я просто не услышала. Но нет, Амиров продолжает полностью меня игнорировать.
— Арина, — наигранно вздыхает Снежанна. — Мне не доставляет удовольствия стоять перед закрытой дверью и орать. Я сообщила. Дальше решай сама.
Как бы там ни было, сейчас я несказанно рада, что Паша приехал. Теперь Макеев моя единственная надежда на спасение: моя безопасность — условие нашего предстоящего брака.
— Бегу! Мне надо пять минут!— кричу, спрыгивая с кровати и не обращая внимания на жалобы мачехи.
Паша нежно держит меня за руку, пока мы прячемся от проливного дождя на веранде в саду. Как и всегда, Макеев одет с иголочки, да и сам выглядит идеально: свежая стрижка, гладко выбритые щёки, безукоризненно сидящий по фигуре льняной пиджак и тонкий мускатный аромат дорогой туалетной воды. Ощущение, что он только-только сошёл с обложки журнала. Невольно проскальзывает мысль, что мы с ним не пара. Я ему не пара. Я люблю потёртые джинсы и обычные кеды, на моей голове зачастую наспех забранный пучок и на лице ни грамма косметики, а ещё мне по душе совершенно иной аромат. Мы абсолютно не подходим друг другу. Но эти мысли испаряются так же быстро, как и появляются.
Жарко, на грани истерики я пытаюсь всё объяснить Макееву: в красках описываю нападение Кира, помощь Амирова и заблуждение отца на его счёт. Меня трясёт, когда рассказываю, как страшно и одиноко мне в этом доме. Отчаянно хочу верить, что Макеев займёт мою сторону и поможет. Я не питаю заблуждений на его счёт, знаю, что, по сути, мы друг для друга чужие люди. Не жду поддержки и нежных заботливых слов, но он обещал! И Паша своё слово держит!
— Ты говоришь страшные вещи, Рина! Я же поверил твоему отцу утром. Наивно полагал, что вышло нелепое недоразумение!
Пашина ладонь отпускает мою, чтобы тут же лечь на плечо, ласково притягивая меня к себе. В его взгляде читается искренняя обеспокоенность и желание помочь.
— Прошу, Паш, поговори с ним ещё раз. Попробуй достучаться! Он обвиняет Лероя, хотя тот...
— Ариш, — обрывает на полуслове Макеев и обхватывает меня за плечи уже двумя руками, заставляя замереть. — Я помогу тебе. Обещаю. Заступлюсь. Поговорю с кем хочешь. Могу прямо сейчас забрать тебя к себе и спрятать ото всех обидчиков, только скажи.
Голос Паши пропитан теплотой и заботой, в которых я так отчаянно нуждалась всё это время. Он говорит негромко, вкрадчиво, гипнотизируя моё сознание с каждым новым словом всё больше и больше. Доверчиво распахнув глаза и развесив уши, я впитываю каждое его слово. Верю ему. Пока одной фразой он не выбивает почву
