Лиза Фитц - И обретешь крылья...
— Что еще есть прекрасного в Венеции, сударыня? — спросил Торак, остановившись посреди мощеной площади. — Помимо впечатляющих строений, достопримечательностей и прекрасных магазинчиков?
Я ненадолго задумалась.
— Здесь нет машин! — сказала я.
— Верно! — он улыбнулся и кивнул. — Ни одной машины. Никаких автобусов, никакого общественного транспорта, ни мотоциклов, ни такси — даже ни единого велосипеда! Потому-то здесь так спокойно. Вот увидите, как только снова попадете в Великий Общественный Гараж, вам станут неприятны эта лихорадочная спешка, это зловоние, эти испарения. Люди перебегают дорогу, машины тарахтят, у всех угрюмые, серые лица. Здесь не то; здесь только покой и досуг, несмотря даже на толпы туристов, приехавших на карнавал.
— И еще чего-то не хватает! — сказала я кокетливо, гордая тем, что на сей раз опередила Торака. Он посмотрел на меня вопросительно. — Реклама! Разве вы не заметили? Ни одного рекламного плаката. Нигде! Этот город девственно чист и нетронут!
— Да, верно… — согласился он. — Но зато дорогие магазины и предметы искусства будоражат сильнее, вы не находите?
Незаметно мы подошли к отелю.
— Спите хорошо, любовь моя! — Торак галантно приподнял свою шляпу. — Встретимся за завтраком!
Я спала и во сне видела Венецию с ее переулочками.
На следующее утро я проснулась бодрой и свежей, с ясной головой. Мы завтракали долго и плотно, ведя насыщенную беседу об эстетике, стиле и манере общения.
— Существуют законы коммуникации, — говорил Торак. — Мы все подаем сигналы телесные, вербальные… а наш визави в ответ на них должен реагировать определенным образом. Разумеется, в определенном диапазоне и внутри определенного же игрового пространства; но даже, несмотря и на это, вид и способ выражать себя все равно значительно влияет на партнера и его реакции.
— То есть вы полагаете, что можно управлять поведением других людей?..
Торак кивнул.
— В некотором роде да. Возьмем, к примеру, маски. Они очаровывают нас, и мы стремимся избегать грубого поведения. Своим разнообразием, грацией и красотой они активизируют наше чувство прекрасного и потребность выражать себя в искусстве, развивают чувство формы и содержания. А если мы долгое время станем общаться с грубым, неотесанным человеком, то впадем в противоположную крайность…
Я задумчиво отправилась в свою комнату, чтобы отдохнуть немного перед вечером, и опустилась в большую кровать.
В пять часов вошел портье с большим свертком и двумя маленькими пакетиками.
— Это для вас, синьора, — сказал он. — От синьора Намадова!
Он передал мне сверток и записку. Я была заинтригована, пытаясь угадать, что Торак придумал на этот раз. В записке было:
«Любовь моя!
Здесь — костюм для вас. Я хочу, чтобы на сегодняшнем вечере вы были самой красивой маской!»
Я распаковала сверток и вытащила оттуда длинное платье, нет, мечту из золота с бесчисленными оборками и тремя нижними юбками! И еще кринолин, делавший юбки платья еще пышнее, и большую накидку с капюшоном из черной с золотом парчи, с подкладкой из золотого шелка. Белокурый парик и треуголка завершали этот костюм в стиле рококо. Из второго пакетика я вытащила прекраснейшую маску из всех, какие мы видели, гуляя по Венеции, — всю усаженную блестящими и мерцающими камешками, отделанную мишурой и украшенную пышным султаном из перьев.
Я оделась, надела парик, затем маску и накрасила губы ярко-красной помадой. Когда я подошла к зеркалу, передо мной стояло чужое существо. Я выглядела как персонаж фильмов Феллини и не узнавала себя больше! Я осторожно взяла накидку двумя руками, поднесла ее к лицу… и все вокруг окрасилось в золото, золото, золото!..
Я медленно спускалась по лестнице. Было пять минут девятого; Торака нигде не было видно. Только какой-то рослый человек стоял у бюро регистрации — мушкетер в красно-черном бархате, черной маске с огромным носом и громадной шляпе с мягкими полями. В руках он держал два удивительно длинных посоха с рукоятками.
— Вы выглядите великолепно, сударыня!
Я обернулась; это был голос Торака! Но самого его нигде не было. Голос принадлежал высокому человеку!
— Я напугал вас, любовь моя? Простите, я не хотел этого. Взгляните сюда…
Человек высоко поднял широкие штанины, из-под которых моему изумленному взору предстали деревянные ходули. Это был Торак!
— Я заказал их еще год назад. Немного поупражнявшись и при некоторой сноровке, на них вполне возможно передвигаться! Так и я смогу что-то увидеть в толпе снаружи. И это единственное время, когда я такого же роста, как и все прочие… Идемте, моя королева… давайте окунемся в сутолоку улицы!
Швейцар открыл перед нами дверь, и мы пошли по направлению к площади Святого Марка. Стоило мне оказаться среди людей, как на меня направилась добрая дюжина камер и со всех сторон раздались восхищенные возгласы: «Оооо!!» и «Ааах!», «Как прекрасно!..», «Гляди, золотая женщина!..» На немецком, английском, французском — даже на баварском. Как дома, — подумала я, — но гораздо приятнее, ведь никто не знает, кто я такая… прекрасная маска, одна из многих, чьи настоящие лица тоже никто не знает!
— Давайте еще немного погуляем по переулочкам, — сказал Торак, — прежде чем появимся на площади!
Он выглядел в своем костюме столь импозантно, что люди расступались перед ним в стороны как вода, образуя шпалеры, сквозь которые мы шли. Торак шел на своих ходулях, как другие ходят на ногах, и мне потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к его новой внешности. Он уже не был уродливым, карликовым клоуном; это был высокий мушкетер, дерущийся за королеву и любящий женщин. Его горб был скрыт под большой бархатной накидкой, а искривленные руки почти полностью спрятаны в широких рукавах.
Мы шагали по узким, изгибающимся переулкам, помнящим дух и судьбы людей минувших столетий, мимо кованых фонарей на блестящих зеленым лаком сваях, каменных аркад и выстроенных в византийском стиле домов с облупившейся на стенах краской цвета старой розы, винно-красного, кремового, оливкового, серого, ржавого, укутанных венецианской ночью.
Все люди, которых мы встречали по пути, приходили в восторг от наших костюмов. И среди обычных туристов, бродивших по переулкам, шагали, нет, шествовали маски, словно не касаясь земли, и массы других людей вокруг, сознавая почти мистическую привлекательность своего одеяния. И всякий раз, когда встречались две маски, они ненадолго останавливались, рассматривая друг друга, приветливо кланялись и продолжали свой путь дальше. Я еще никогда в жизни, даже в театре, не видела такого буйства красок, как здесь в Венеции. Карнавал выражал дух этого своеобразного города, города, как бы парящего между реальностью и фантазией.