Дениз Робинс - Больше чем любовь
О Джоне мне сказал сам Ричард.
Очевидно, несчастье произошло прямо у сторожки, за воротами, в тот момент, когда Ричард входил в них. Он увидел, как грузовик ударил теплое золотистое тельце моего песика, и его верное сердце навсегда замолчало. В ужасе Ричард нес Джона на руках (он знал, что значит для меня эта потеря); он внес его наверх, в мою комнату, и положил на кровать.
Всю жизнь я не забуду этот страшный миг, когда увидела неподвижное тельце моего любимого песика… моего Джона… который всегда опрометью бежал на мой зов и так радовался ласке.
Так я и стояла – вся дрожа, потрясенная, не в силах вымолвить ни слова. Ричард подошел ко мне и коротко рассказал о случившемся.
– Дорогая моя! Бедный наш маленький мальчик!.. Роза-Линда, ну не смотри так. Не смотри, пожалуйста.
Наверно, я была слегка не в себе, потому что дальше я начала говорить нечто ужасное. Я проклинала всё и вся. Говорила, что жизнь всегда поступает со мной так… Когда я была ребенком, она отобрала у меня все, что я любила. А теперь она хочет отнять у меня последние крохи. Я обожала свою собаку. И пусть смеются те, кто не очень-то любит животных. Возможно, моя привязанность к Джону была чрезмерной… Но ведь, кроме него, у меня почти ничего не было, я так часто оставалась с ним совсем одна. Он был моим настоящим другом. И он любил меня и любил жизнь – несправедливо, что он умер. Я ненавидела весь мир, я ненавидела всё и вся. Мне хотелось тоже умереть.
Помню, как я горько плакала, стоя на коленях у кровати и обнимая моего маленького мертвого песика. Я не давала Ричарду унести его. В шоке от случившегося, вне себя от горя, я сказала ему непростительные слова:
– Уходи, Ричард, уходи! Ты меня не любишь. Ты любишь только Роберту. Теперь у меня нет никого… никого. Лучше бы мне умереть!
Милый мой, бедный Ричард! Сколько ему пришлось пережить! Ведь это было так несправедливо. Но сама я не сознавала, что говорила. Вряд ли я заметила в его глазах выражение удивления и страдания. Я думаю, самое замечательное в Ричарде – это глубокое человеческое понимание. Какой-нибудь мелочный человек обязательно обиделся бы, пожал плечами и ушел, предоставив мне полную возможность продолжать истерику в одиночестве. Но он очень хорошо понимал, что значит для меня эта внезапная потеря, поэтому он даже не рассердился. Просто сел и стал ждать, пока я наплачусь. Потом ласково обнял меня и стал покрывать поцелуями мое разгоряченное, мокрое от слез лицо.
– Бедная моя милая девочка. Я бы все отдал, чтобы вернуть тебе Джона. Но, Роза-Линда, тут даже ветеринара нечего звать. Никаких повреждений у него нет. Его ударило прямо в голову. Все произошло мгновенно.
Говорить я не могла, только повернулась, опустилась на пол и уткнулась лицом в его колени.
– Как это ужасно! – тихо продолжал Ричард. – Если бы я только мог сделать что-нибудь, облегчить твое горе, но один только Бог знает, чем тебе можно помочь! Один только Бог!
Я поняла, что это настоящий крик души, и это отрезвило меня, я опять стала той женщиной, которая безгранично любит его одного, Ричарда. Я поняла, что с моей стороны было очень несправедливо обрушить на него все свое горе. И заплакала. Стала умолять его, хотя в этом не было никакой необходимости, понять мое состояние. Я сказала, что уверена в том, что он любит меня. И Джона он тоже любил.
– Если так было суждено, то лучше уж здесь, чем в Лондоне. Здесь ему будет хорошо… Дорогая, позволь мне похоронить его под шелковицами, у озера. Он так любил гулять там. А теперь он навсегда станет частицей Фрайлинга.
Я продолжала прятать лицо, так как знала, что оно опухло от слез. Но я кивнула в знак согласия. Именно это место подходит для Джона. Но идти туда с Ричардом я не могла. Я даже не могла снова взглянуть на неподвижное тело моей собаки.
Я позволила Ричарду унести его. Когда Ричард возвратился, мы больше не упоминали имени Джона. Ко мне вернулось самообладание. По дороге в Лондон мы не касались этой печальной темы.
Но Ричард догадывался, что в тот вечер мне будет страшно одной в пустой квартире. Ведь там остались корзинка Джона, резиновый мяч, его сухарики и миска с водой. И Ричард избавил меня от этой муки. Это было так на него похоже!
Я знала, он хотел ехать вечерним поездом в Рейксли, потому что и так провел уже три дня без своей семьи. Но он сказал, что не хочет слышать об этом. И меня тоже не повезет домой.
Когда мы приближались к городку Стейнз, Ричард свернул с шоссе и пояснил:
– Мы остановимся в «Золотом олене», ты не против, ангел мой?
Я была погружена в свои невеселые думы, проклиная каждую милю, которая приближала нас к Лондону. Когда Ричард сделал это неожиданное сообщение, я вся встрепенулась и сердце мое забилось учащенно.
– Но, милый мой, ведь тебе надо в Рейксли!
– Нет, сегодня вечером мы будем вместе.
3
Ричард хотел купить мне другую собаку, но я отказалась. Когда я убрала постельку Джона и все, что напоминало о нем, я вдруг ощутила, что мне даже и не хочется другой собаки. Я вдруг поняла, что ради домашнего любимца приходилось идти на слишком большие жертвы. Это и отели, в которых мы не могли останавливаться из-за Джона, и холодные зимние вечера, и просто дни, когда я плохо себя чувствовала и было так трудно заставить себя выйти с собакой на улицу. Поэтому я и отказалась от предложения Ричарда. Постепенно я снова привыкла к одиночеству.
Моя работа у доктора Кейн-Мартина шла хорошо. Судя по всему, моя помощь стала ему так же необходима, как когда-то Диксу. Кейн-Мартин был очень внимательным и щедрым человеком и уже повысил мне жалованье.
Но от этого я не стала намного богаче. Очень часто мне было трудно выкраивать деньги на квартиру, да и вообще на ежедневные расходы, сложно одеваться так, как, по моему мнению, я должна быть одета, когда мы куда-нибудь выезжали с Ричардом. Но я справлялась с этими трудностями и горжусь тем, что никогда ни у кого не попросила ни пенни и никогда не позволила моему дорогому Ричарду оплатить хоть один счет. В основном мне приходилось воевать с ним, чтобы он не тратил слишком много денег на подарки для меня.
Жизнь продолжалась. Я снова подолгу ожидала Ричарда. И вот я придумала для себя игру: как будто Ричард – коммивояжер, а я – его жена. И конечно же, ему приходится много ездить, а я не могу сопровождать его. Я вела жизнь обычной замужней женщины и даже если иногда испытывала боль разлуки, то ведь была и радость встреч.
Я становилась старше… мне уже почти тридцать… как же это много… Розелинда Браун тридцати лет! Ричард поддразнивал меня по поводу приближающегося дня рождения, а я тоже не осталась в долгу: он тоже совсем, совсем старый, ему скоро сорок.
