Елена Квашнина - Работа над ошибками (СИ)
Когда в дверь позвонили, я бросилась открывать. Думала встретить Ивана так, как ему хотелось бы. Открыла дверь и сникла. Рядом с Иваном стоял Димка. Ну, вот. Ни обнять Ивана, ни поцеловать, ни сказать, как соскучилась за день. Я посмотрела на Димку убийственным взглядом и сделала шаг назад, освобождая им дорогу.
— Только не говори мне: «Здравствуй, Иван», — предупредил ядовитый скорпион с серо-синими глазами, пропуская вперед сына. Шагнул вслед за Димкой. Протянул руку и, ухватив меня за бок, подтянул к себе. Впился губами, как клещ. Димка сдавленно хихикнул, стрельнул в нас глазами и скрылся на кухне. Загремел там крышками. Я еле вырвалась. Зашипела гадюкой:
— Честное слово, Ванечка, убью за такие вещи.
— Давай, — он согласно кивнул и снова поймал меня.
Димка вежливо кашлянул, заглядывая в прихожую. Убедился, что отец вовсе не собирается заканчивать с поцелуями. Пробурчал недовольно:
— Конечно. Некоторые могут теперь и без еды обходиться. А мне как быть? Есть-то хочется!
Тут мы оба не выдержали, расхохотались.
— Вот! — опять заворчал Димка. — Расцепились наконец. Ужинать мы сегодня будем или как?
Они мыли руки. Кажется, Иван еще заставлял Димку вымыть шею. Димка что-то верещал по этому поводу. Я накрывала. Внимательно прислушивалась к их возне в ванной. В душе тихо нарастало радостное возбуждение. Хотелось болтать и смеяться. Но за столом больше отмалчивалась. Давала возможность Димке всласть пообщаться с отцом. И потом весь вечер, проверяя тетради, готовясь к урокам, смотрела, как они ползают по полу с какими-то бумажками, самодельными схемами на обгрызенных листочках, о чем-то гудят. Я не лезла к ним. Ни о чем не спрашивала. Что поделаешь? Димка имеет право на Ивана больше, чем я. Сам Иван изредка поглядывал на меня. Подмигивал. И опять склонялся к Димке.
После обязательного вечернего чая он спокойно, но твердо посоветовал Димке готовиться ко сну. Тот недовольно зафырчал. Тем не менее, послушался, пошел в свою комнату.
Иван засиял глазами. Дождался. Угу! Как же! Что я, Димку не знаю? Рано Ванечка радоваться начал. Руки ко мне не успел протянуть, как сын в одних трусах пришлепал на кухню. Ему срочно что-то узнать понадобилось. И потом он так и ходил до двенадцати ночи. То зубы забыл почистить. То пить захотелось, то в туалет… Иван чуть зубами не скрипел. Еле сдерживался.
— Привыкай, Ванечка, — ехидно посоветовала я. — Он еще долго любопытничать будет. Пока не освоится. А сегодня раньше часа нам вообще нет резона укладываться.
— Интересно, — задумался вслух Иван, — как же мы тогда высыпаться будем?
— А никак, — улыбнулась я. — Наш сын считает, что у родителей личной жизни быть не должно.
— Придется лечить пацана, — прищурился Иван. — А пока давай поговорим о чем-нибудь.
Мы тихо беседовали. Ждали, когда Димка заснет. И все было замечательно. Все было отлично. До тех пор, пока у Ивана не родилась идея после того, как распишемся, устроить себе небольшое свадебное путешествие. Дня на три-четыре.
Распишемся? Иван сказал об этом просто, словно регистрация в ЗАГС-е сама собой разумелась. Я так не считала. Мне моя свобода была дорога. Торопиться некуда. Надо попробовать ужиться вместе. Раньше мы больше двух дней рядом не выдерживали, ссорились. И причем, ссорились смертельно. Иван это забыл? Я — нет. Ладно, бог с ними, с ссорами. Я-то их переживу как-нибудь. Не в первый раз. А вот Димка? Нет, никакого ЗАГС-а. Да и не хочу больше себя связывать. Слишком привыкла быть сама себе хозяйкой. А если родится ребенок? Не родится. Уж я об этом позабочусь. Сейчас с этим проще пареной репы. Мало ли, что Иван хочет. Зато я не хочу.
Он, видите ли, теперь возжелал дочку. Не видел, как растет Димка. На руках не носил. Получил взрослого парня. Еще несколько лет и сын — отрезанный ломоть. Женится и уйдет к жене. Теперь это модно. Мы-то пока молодые. Не очень, конечно. Но все-таки… Надо дочку. Девочки от родителей никуда не уходят. Я? Ну, я — исключение.
Ивану надоело со мной препираться. Распишемся и девочку родим. Точка.
Ну, нет! Не согласна. Я смотрела на Ивана, потихоньку закипая. Рожать мне, не ему. А это значит, пройти через второе кесарево сечение. Пеленки и все прочее тоже мне. И потом… Это он сейчас так меня улещает. А подойдет случай и после какой-нибудь добротной ссоры он возьмет да исчезнет на много лет. И я останусь с двумя детьми на руках? Это при нынешних условиях, когда и одного ребенка поднять крайне трудно? Второго Широкова с эдаким завидным приданым не подцепишь. Впрочем, с меня и одного Генаши за глаза хватило.
Вот тут-то Иван и завелся по-настоящему. Наверное, упоминание о Генаше подействовало на него, как на быка красная тряпка. Он заговорил медленно, со спокойными, будничными интонациями. По его мнению, никто не гнал меня тогда к Широкову. Он до сих пор не понимает, почему я не пришла к нему, к Ивану, и не сказала честно, что жду ребенка. Да? А что он мне заявил, когда мы шли из оврага? И я процитировала дословно, так как никогда не забывала тех его слов:
— Если женщина начинает шантажировать ребенком, от нее надо бежать, как черт от ладана.
Иван возмутился. Нашла, что вспомнить! Он-то о Горячевой говорил. Не обо мне. И что жениться не хотел, тоже чепуха. Ну, мало ли, что он там болтал? Да он готов был бежать расписываться впереди паровоза. Только ведь еще существовал драгоценный папочка, которого я боялась, как огня. Сначала бы согласилась выйти за Ивана, а потом бы испугалась папочки и передумала. Иван возмущенно махнул в раздражении рукой, не давая мне встрять. Он до сих пор уверен, что папочку я очень любила, а его, Ивана, не очень. Месяцами могла в его сторону не смотреть.
Мне стало обидно. Я не смотрела? Да я только его одного и видела. Никого больше.
Иван был не согласен. Что-то не замечал такого. Даже моя лучшая подруга не замечала. От которой я, кстати, многое скрывала. Он был потрясен, когда узнал от Никиты, что я из дома ушла. И то, наверное, потому что надоело папочкин диктат выносить. Он криво усмехнулся. И эта его усмешечка задела меня больше всего.
— Папочкин диктат? — взорвалась я. — Да он меня на улицу выгнал, в чем была, когда узнал, что ребенок от тебя и аборт я не собираюсь делать.
А дальше ссора покатилась, как снежный ком с горы. Иван непримиримо заявил, что вот тогда мне и надо было к нему идти, а не к Широкову. Он бы с ума сошел от счастья. А я к Широкову помчалась. От того, что не верила Ивану и не любила его.
От таких его слов я просто в фурию превратилась. Не любила? Да это Иван меня не любил. Генка, например, знал, что ребенок Ивана, и все равно принял его за своего сына. А вот мой Ванечка драгоценный на такое не решился. Ни тогда, перед свадьбой, ни позже. Сказал бы он мне: «Брось все и иди за мной. Твой ребенок — мой ребенок». И бросила бы. И пошла бы за Иваном хоть на край света, хоть босиком по снегу. Так ведь не сказал же? Ревностью исходил? Вранье это все. Просто не любил по-настоящему.
