Мгновения вечности - Ева Эндерин
Для такой умной девушки она оказалась просто поразительно глупа.
– Кейт?
Она совершенно не была готова к тому, как выглядел Кайрос в тот момент. Сонный, в изумрудном халате, полосатых штанах и домашних тапочках, он мог бы прямо сейчас фотографироваться на обложку журнала «Форбс». На скулах уже пробивалась светлая щетина, придавая ему опасную небрежность, а серые глаза, обычно донельзя холодные, потеплели при виде нее, словно расплавленные копья, утратившие былую остроту.
– Мы можем поговорить наедине?
Поджав губы, он кивнул Грегори и повел ее в музыкальный кабинет. Это была небольшая комната перед гостиной, где вдоль стен тянулись книжные шкафы, а у окна в центре располагался роскошный черный рояль. Судя по раздвижным дверям высотой в три метра, главная функция этой комнаты состояла в том, чтобы в нужный момент соединиться с гостиной и распространить по залу живую музыку.
– О чем ты хотела поговорить?
Голос Кайроса немного ожесточился, и Кейт не могла винить его в подозрительности. Она действительно направлялась к нему, чтобы окончательно разорвать их связь. Но все опять пошло не по плану.
– Изначально я планировала обсудить то, что произошло вчера между нами, – призналась ему Кейт, сцепив руки на груди в защитной манере. – Но кое-что изменилось.
– Что же?
Как бы зайти издалека? Она не могла сказать в лоб, что видела его невесту с другим, еще и со школьным психологом. Это даже в голове звучало дико, а уж из ее уст – тем более. Кайрос принял бы ее слова за обыкновенную ревность, и Кейт не знала, как должна была с этим спорить.
– Где сейчас Эдита?
Блэквуд нахмурился от ее вопроса, но взгляд не отвел:
– Не понимаю.
– Вы жених и невеста. Не спите вместе?
Она решилась на риск, влезая в его личную жизнь без приглашения. Просто у Кейт не осталось выбора – в конце концов, время для осторожности давно прошло.
– Кейт, я не…
– Она в кофейне, – не дала ему договорить Рейнхарт. – В пяти минутах ходьбы отсюда. Завтракает. Не одна.
Выдохнув, Блэквуд опустил плечи:
– У нее есть на это право.
Что?!
Кейт могла бы подумать, что Кайрос не из ревнивых, но она слишком хорошо помнила, как он обходился с Патриком в Винтерсбруке и что сделал с ней вчера, когда Джерри просто приобнял ее на диване.
– Она ругается в кофейне с чертовым Эдвардом ван дер Бергом! Что с тобой такое?!
Проклятье. Проклятье-проклятье-проклятье. Этот мужчина превратил ее в истеричку. Забудьте о Элизабет и Дарси, влюбленная она была глупее и эмоциональнее рыбки Дори.
– Что ты сказала? – заторможенно отреагировал Кайрос.
Его лицо едва не позеленело от ужаса.
– Эдита и Эдвард спорят о чем-то. Я сама их видела.
– Черт возьми… – прошептал он, а затем начал буквально кричать: – Черт! Черт!
Блэквуд схватился за вазу на рояле и чуть было не бросил ее в шкаф. Его дыхание стало поверхностным и быстрым, а губы буквально дрожали, когда он уронил голову на лакированную крышку инструмента.
Должно быть, он чувствовал себя преданным.
– Вы поговорите, и все обойдется, – попыталась успокоить его Кейт.
Она ничего не знала об их с Эдитой отношениях, но, когда ему было больно, ей тоже становилось не по себе.
Положив руку ему на поясницу, Рейнхарт начала медленно и осторожно поглаживать его через халат.
– Ты не понимаешь, – наконец-то хрипло пробормотал Кайрос и отнял голову от рояля, чтобы повернуться к ней: – Я лгал тебе.
– В каком смысле?
Кейт ожидала чего угодно. Правды о том, почему он бросил ее в академии. Извинений за то, что они чуть было не переспали вчера в кладовке. Ее разбитое и собранное заново по кусочкам сердце даже надеялось на неожиданное признание в любви. Но она точно не ожидала, что Блэквуд скажет это:
– Я путешественник во времени.
Примерно в этот момент в сериалах по кабельному обычно начинается рекламная пауза – и твое растерянное лицо отражается в экране телевизора. Вместо него у Кейт сейчас были серые глаза Кайроса, которые увлажнились от непролитых слез.
– Кайрос, – шепотом обратилась к нему она, потому что ей всерьез казалось, что он не контролировал свое дыхание.
– Я знаю, о чем ты думаешь. Что я сумасшедший, психопат. Но, Кейт. Я клянусь тебе. Это проклятье моей семьи. Оно реально. – Блэквуд потер лоб и судорожно продолжил: – Мой отец тоже умел перемещаться во времени, и он умер, потому что не успел спасти маму. Боже, Кейт, поверь мне!
Это звучало как чистое безумие, но Кайрос не был сумасшедшим сам по себе. Вся его жизнь, обязательства, поступки… Она не верила, что он был настолько далек от реальности, что возомнил себя повелителем времени. К тому же теперь, когда он сказал это, пазл в ее голове начал наконец-то складываться.
– Вот почему ты читал про время и магию в библиотеке, – вспомнила Кейт. – Как давно это началось?
Блэквуд был, кажется, окрылен тем, что она не закричала и не позвала Грегори на помощь. Напротив, ее вопрос будто вдохновил его, и он тут же бросился заполнять тишину сбивчивыми объяснениями.
Он начал со смерти Алана Блэквуда, потом перешел к контрольной в Винтерсбруке, во время которой Джим вылил на себя чернила. Кейт помнила, в каком разбитом состоянии Кайрос стоял в тот день перед ней, пока она помогала ему остановить кровь из носа в мужском туалете. Но, несмотря на все его аргументы, ее рассудительная сторона никуда не делась, и Кейт жаждала реальных доказательств, а не просто приукрашенных фактов, которые и так болтались на поверхности.
– Ты страдаешь, когда делаешь это?
– Физически редко, – успокоил ее Блэквуд. – Чаще это влияет лишь на то, как я воспринимаю мир, и, честно говоря, даже за такой короткий период я начал параноить.
– Как эта сила проявляется? – спросила Кейт, обводя теплым взглядом его напряженное лицо.
Ей нужно было оказать ему поддержку, но, если честно, Рейнхарт и сама не готова была к подобному диалогу. Им нужен был психолог. И желательно не бледнокожий психопат.
– Представь, что ты можешь изменить каждую прошлую минуту своей жизни, – начал объяснять Кайрос. – Каждое слово, действие, которое только что произошло. Все может быть иначе, и ты способна узнать, как именно, если вернешься в прошлое и его перепишешь.
Кейт была знакома с этим чувством. Оно накатывало, когда ей не хватало смелости в нужную секунду, и только позже, сидя в комнате со слезами на глазах,
