Несомненно ты - Джуэл Э. Энн
Голова опущена вниз, взгляд устремлён на меня, а боль в глазах слишком ощутима. Он ещё ничего не говорит, но я уже слышу его мольбу о понимании, поэтому ему не приходится произносить ни слова. От осознания у меня мурашки идут по телу, а сердце ухает вниз.
«Залетела». «Спас от презрения».
— Она хотела сделать аборт.
Он сжимает мою руку сильнее и отвечает, кивнув лишь один раз.
— Была ли я её первым ребёнком?
Он качает головой.
«Шлюха».
Руками я прижимаюсь к своему животу. Смогла бы я избавиться от своего ребёнка?
— Жизнь меняет людей, Сидни, — его тёмные глаза заглядывают в мои. — Мы все говорим вещи, которые на самом деле не имеем в виду. Мы все делаем вещи, о которых потом сожалеем. Я знаю, что ты слышала, но причина, по которой мы так сильно ругались, — наша любовь. Я всем сердцем уверен, что мы любили друг друга и любили вас. То, что я назвал вашу маму шлюхой… я всегда буду сожалеть об этом. И узнать, что ты слышала, как я говорю это… Это потрясло меня. Что ты не можешь понять, так это то, что она была моей первой, но я не был первым у неё. Когда ей было семнадцать, она забеременела и сделала аборт. Я ненавидел то, что она не была «непорочной» девственницей, которую я мечтал найти себе, но наши сердца не всегда соглашаются с нашим мозгом.
Он улыбается и опускает взгляд.
— Как бы я хотел, чтобы ты подслушала наш разговор после того, как она получила подтверждение своего диагноза. Тот, где она дала волю эмоциям и плакала у меня на руках часами, пожираемая сожалениями. Она хотела больше времени, чтобы провести его с нами — больше фильмов, больше поездок на велосипеде, больше посиделок на заднем дворе и больше зефира на гриле. Список сожалений был очень длинным, и его было очень больно слушать, но она никогда не говорила, что сожалеет, что у неё есть ты и твоя сестра, и она никогда не жалела, что стала мамой вместо того, чтобы стать архитектором.
Меня поглощают эмоции. Обжигающая искренность, которую я вижу, когда папа смотрит на меня, снимает с меня ношу вины, от которой я страдаю годами. Его рука прикасается к моему лицу, и я прижимаюсь к его ладони, когда он вытирает слезу с моей щеки.
— Это, моя милая девочка, разговор, который ты должна принять всем сердцем и поставить перед собой свои цели и свои мечты.
Мы обнимаемся, и я чувствую две пары рук на себе: его и «её». Я прочту письмо, которое мама оставила мне, новым взглядом. И начну с сегодняшнего дня. Я построю СВОЁ будущее, не её.
ГЛАВА 19
6 сентября 2010 г.
Я подбрасываю папу до аэропорта и сразу же еду к Лотнеру. Сегодня воскресенье, поэтому есть возможность застать его дома. Приготовиться к тому, что увижу его с Клэр, когда постучу в дверь, сложно, но мне придётся это сделать. Это единственный способ, с помощью которого я могу двигаться дальше. Я обязана этим нашему ребёнку, и я обязана этим ему.
Я не вижу его «ФоРаннер», но стоянка непривычно заполнена сегодня, поэтому возможно машина где-то здесь.
И снова я чувствую подступающую тошноту, когда поднимаюсь по ступенькам к его квартире, но в этот раз всё от нервов. Глубоко вздохнув, я стучу в дверь.
Никакого ответа.
Я стучу снова.
Тишина.
— Могу я вам помочь?
Я поворачиваюсь и натыкаюсь взглядом на тату в виде розы, которое видела и прежде…
— Эм… Я пришла увидеть Лотнера.
Роуз останавливает на верхней ступеньке, глядя на меня сверху вниз.
— Он в больнице.
Я киваю.
— Тогда я поеду туда.
— Они не пустят тебя туда, если ты только не родственник.
Я прищуриваюсь.
— О чём ты говоришь?
— О его маме, алё.
На моём лице читается непонимание.
Она закатывает глаза.
— У его матери сегодня операция. Рак вернулся и теперь распространяется дальше по организму. Химиотерапия, лучевая терапия… и все подобные «хорошие» вещи. В любом случае, сейчас он абсолютно подавлен. Я очень редко его вижу. Клэр говорила, что в перерывах между ординатурой и походами к маме, он едва выходит куда-то. Она с ним находится круглые сутки. Помогает ему со стиркой, покупками, ходит к его маме, когда появляется такая возможность. Не знаю, что бы он делал без неё сейчас.
Теперь моё лицо не выражает никаких эмоций. Единственное, что я чувствую, шок. Этот ошеломляющий баланс между ощущением его боли и моей собственной.
— Хочешь, чтобы я сказала ему, что ты приходила?
Я смотрю на неё, на двери его квартиры, а затем на свои руки, лежащие на животе.
— Нет… не нужно.
Моё тело двигается на автопилоте, потому что в голове абсолютная каша. Это единственное объяснением тому, как я возвращаюсь домой и оказываюсь на диване. Я не помню, как выхожу из его дома или как еду домой. Больше нет никакого очевидного решения для всего этого. Как я снова могу ворваться в его жизнь сейчас? Если он висит на волоске, который держится благодаря Клэр, как я могу разорвать это? Что это сделает с ним?
Мне больно, я зла и сконфужена. Мне нужен совет, потому что я не могу доверять своим инстинктам, если у меня их нет.
ГЛАВА 20
10 марта 2011 г.
— Тужься! Сэм, ты сможешь, — Эйвери сжимает мою руку, подбадривая.
Боль адская, и отказ от эпидуральной анестезии просто огромнейшая ошибка. Но сейчас уже слишком поздно об этом размышлять.
— Я уже вижу голову. Ты хорошо справляешься, Сидни, — спокойный тон доктора Виггинс чертовски раздражающий.
Она «видит голову» уже на протяжении последних сорока минут. Я вся истекаю потом и очень устала. Может быть, я просто навсегда останусь беременной. Этот ребёнок определённо не хочет появляться на свет.
— Я слишком устала, — выдыхаю я. — Ничего не срабатывает. Ребёнку недостаточно места.
Доктор Виггинс смеётся.
— С твоим ребёнком всё в порядке. И ты в порядке. Это марафон, Сидни, а не бег на короткую дистанцию.
Грёбаный марафон. У неё вообще есть хоть какое-то представление о том, насколько я ненавижу бег?
— Нет, нет, нет! — кричу я, почувствовав, как напрягся мой живот, и боль вонзила свои ужасные когти в меня, пока ещё одна схватка действует с неослабевающей силой.
— Давай! Тужься так сильно, как только сможешь, Сидни, —
