Наш секрет - Ольга Джокер
— Ты помнишь, да, о чем мы договаривались? — спрашивает Иван, притормозив на автобусной остановке.
— Конечно. Всё в силе. Присмотрю за самым сокровенным, что у вас есть, — отвечает Дмитрий Олегович и оборачивается ко мне. — До встречи, Саша.
Я ничего ему не отвечаю. Не успеваю.
Мужчина выходит на улицу, мы начинаем ехать дальше. Молча, ни слова не говоря. И даже не глядя в сторону друг друга. Судя по обстановке за окном: супермаркету «Орешек», крупному гаражному кооперативу и общеобразовательной школе, мы направляемся к моему дому.
— Черри! Черри! Да тихо ты!
Я немного расслабляюсь, оказавшись в квартире. Присев на корточки, начинаю ласково приветствовать свою любимицу. Черри радостно прыгает то возле меня, то возле Ивана. Он достает поводок, чтобы вывести собаку на прогулку. Даже просить не надо. Пока Северов справляется, я непроизвольно смотрю на его руки и на сбитые костяшки, которые до сих пор немного кровят.
Фух. Едва дверь за Иваном и Черри закрывается, как я шумно выдыхаю. Сняв обувь, прохожу по квартире и направляюсь в ванную комнату. Умываю лицо, особенно тщательно — губы и пытаюсь успокоиться. Пальцы до сих пор подрагивают от напряжения. Как не пытаюсь взять себя в руки, но к моменту возвращения Ивана у меня ничерта не получается.
Всё как-то в одночасье стало сложным и почти неподъемным. Возможно, к этому и шло, просто из-за счастья и нахлынувшей эйфории я не хотела замечать очевидного.
— В своё оправдание хочу сказать, что я просила Николая меня не трогать, — произношу тихо, упираясь бёдрами о кухонную столешницу.
Северов смотрит в окно, сунув руки в карманы брюк. Я вижу только его спину, поэтому пока не могу понять настрой. Но кажется, что Ваня по-прежнему сильно напряжен и расстроен. Мной? Моим поведением? Чем, боже?
— Окей, я тебя понял.
— Он подкараулил меня. Правда!
— Я. Тебе. Верю.
— Ладно, — качаю головой всё ещё не понимая, что происходит и почему Северов так себя ведёт. — Ты сильно его ударил?
— Прилично.
— И… что будет? Что будет дальше?
— Боишься, что он всем расскажет, будто мы вместе? — отвечает Иван вопросом на вопрос.
Я открываю и закрываю рот. Сложно. Нет, я не боюсь. Лишь за то, какими могут быть последствия для Северова. Всё же нанесение увечий наказуемо законом.
— Он никому не скажет, — произносит Иван минутой спустя. — И к тебе больше не пристанет, но на всякий случай — Олегович будет на подхвате. Всегда.
— З-зачем? А ты?
— У меня самолёт через два часа.
Ваня оборачивается, смотрит мне в глаза. Внутренности будто острой леской стягивает и не отпускает ни на грамм. Ни через секунду, ни через две, потому что голубые глаза дорого мне человека выглядят такими грустными и обречёнными, что мне по-настоящему становится больно.
— Улетаешь? — спрашиваю хриплым голосом.
— Да, улетаю.
И меня с собой не берёт.
Бух-бух-бух. Шум в ушах становится нетерпимым. Сердце хочет проломить грудную клетку — не иначе.
— У меня отец умер, Саш, — поясняет Ваня сдавленным голосом. — Когда вернусь — не знаю. Но, возможно, к тому моменту тебе перехочется играть в прятки.
Глава 68
Иван
Рейс прилично задерживают, поэтому в столице я приземляюсь на два часа позже, чем планировал. Сразу же следую на парковку. По дороге включаю телефон. На него приходят сотни сообщений от родственников и друзей. Все хотят узнать, как, блядь, так вышло, что молодой сорока шестилетний мужчина умер от инфаркта? Я и сам хотел бы знать ответ на этот вопрос. А ещё больше хотел бы предотвратить случившееся любым возможным способом. Если бы только можно было отмотать время назад. Я отдал бы всё, что у меня есть. За один только шанс.
В последнее время у отца часто болело сердце. Он наблюдался, пил таблетки. Сейчас я думаю о том, что на новогодние праздники нужно было настоять на более тщательном обследовании. Не спускать на тормоза плохое самочувствие, ведь первого января у отца прилично шалило сердце и все это видели. В том числе и я.
Достаю из кармана пачку сигарет, закуриваю. Руки с трудом слушаются, в груди адски жжёт. Это не волнообразная боль, а непрекращающаяся. По крайней мере меня не отпустило ещё ни разу с того момента как я узнал о смерти отца. В моём кабинете тогда сидели налоговики. Мы дискутировали по ряду вопросов. Разговор прервал телефонный звонок от матери и два коротких слова, которые навсегда отпечатались в памяти: «Отец умер».
Среди всех пропущенных звонков я нахожу номер Пашки и, набрав его, сообщаю своё местонахождение. Он обещал меня встретить. Сейчас должен быть где-то поблизости.
Ровно через пять минут брат паркует автомобиль на стоянке и выходит на улицу.
— Привет! — взмахивает рукой.
Глаза у брата потерянные, обречённые. Возможно, со стороны я выгляжу точно также. Во всяком случае это объясняет, почему Сашка плакала, глядя на меня. И жалела, будто мелкого сопливого пацана.
— Здорово, — я протягиваю брату руку.
Мы обнимаемся, похлопываем друг друга по спине.
— Как мать? — спрашиваю, отстранившись.
— Херово, — жмёт плечами Пашка. — Плачет всё время.
Брат закуривает, замолкает. Каждый из нас варится в собственных мыслях и воспоминаниях, которые прокручиваются на ускоренной перемотке. Можно нажать на паузу, смакуя самые яркие эпизоды.
Странно, я всегда считал себя сильным и стрессоустойчивым человеком, но смерть отца выбила у меня из-под ног твёрдую и устойчивую почву. В буквальном смысле. Отец был моей поддержкой и опорой. Я результат адского труда и огромной любви своих родителей.
Они стали встречаться ещё в школе. Первые отношения, первые друг у друга. Когда мне было восемь, а брату пять, родители сильно поссорились. На моей памяти впервые так сильно. Отец ушёл, хлопнув дверью. Мать как ни в чем не бывало занялась уборкой. Я не на шутку испугался, младший брат плакать начал.
— Эй, вы чего, ребята? — удивилась мама, усадив нас перед собой на диван. — Ану-ка слушайте сюда. Папа вернётся! Скоро вернётся, слышите меня?
— А если нет? — спросил я.
— Вы поссорились! — заявил тогда обиженно Пашка.
— Он вернётся через полчаса, можем даже поспорить! — рассмеялась мама. — Отец не сможет без нас дольше чем полчаса, потому что любит всем сердцем, как никого и никогда. И так будет всегда, запомните это!
Слова матери подействовали на меня успокаивающе. Если после родители и ругались, я всегда знал, что это временное явление. Нас любят. Это была аксиома, не требующая доказательств. Что-то такое априори убедительное и точное в чем я никогда в своей жизни
