Мариус Габриэль - Первородный грех. Книга первая
– Так ты девственница?
Снова короткая пауза.
– Да.
– Это же чудесно, – заявила Матильда.
– Не знаю. Я об этом не задумывалась.
– Никогда?
– Данный вопрос меня совершенно не волнует. Все это глупости.
– А. я не считаю, что это глупости. Это очень серьезная вещь.
– Всякие там вздохи и стоны? – презрительно фыркнула Мерседес. – Да в любую летнюю ночь они из-под каждого куста доносятся. Не-ет, у меня определенно есть нечто гораздо более важное.
– И что же это?
– Дело.
– Какое дело?
– Война, естественно. Я скоро уезжаю. Воевать. Матильда ахнула, потом недоверчиво прошептала:
– Да брось ты!
– Нечего тут бросать. Я собираюсь вступить в ряды милиции.
Монашка даже перестала чистить картошку.
– Женщине нет места на войне, Мерседес.
– Я стреляю из винтовки не хуже любого мужчины. Могу водить грузовик, ухаживать за ранеными. Буду делать все, что мне прикажут. Все, что угодно.
– Матерь Божья! А что говорят твои родители?
– Я им еще ничего не сказала. Пока. Но они все равно не смогут меня остановить. Мне восемнадцать лет. Я уже взрослая.
Матильда, уставившись на маленькую статую Мадонны, некоторое время о чем-то размышляла.
– Ухаживать за ранеными… – медленно проговорила она. – Я бы смогла это делать.
– Я тоже. Если от меня это потребуется. Но я предпочла бы драться. Мне хочется внести в общее дело настоящий вклад.
– И ты действительно… смогла бы… ну, это… убить человека? – прошептала Матильда.
– Конечно, – бесстрастно ответила Мерседес. – Кто угодно смог бы.
– А у меня никогда не поднялась бы на такое рука. – Она была потрясена спокойствием и твердой решимостью Мерседес. – Никогда.
– Неужели? Неужели ты не смогла бы убить тех, кто насиловал и расстреливал твоих подруг?
Некоторое время Матильда молчала.
– Нет, – произнесла она наконец. – Мне их жаль. Я их ненавижу. Но я должна постараться простить их. А убить… нет, никогда.
– Разные мы с тобой, – сказала Мерседес. – Я считаю, что убийства могут быть необходимы, ты же не признаешь насилия. Вот это-то «всепрощенчество» и заставило испанских трудящихся в течение тысячелетий оставаться рабами. Но теперь мы прозрели. Теперь мы поняли, что тех, кто нас угнетает, надо убивать. Дай только мне оружие, и я ни перед чем не остановлюсь.
Они снова занялись приготовлением ужина. Слова Мерседес страшно взволновали Матильду.
– Когда ты уезжаешь? – спросила она.
– Скоро. Может быть, через месяц.
– Через месяц!
В кухню вошла улыбающаяся Кончита.
– О чем это вы, кумушки, так оживленно беседуете? Судя по всему, не об ужине. Давайте-ка пошевеливайтесь, а то мы и до ночи не поедим.
Шлюзы доверия распахнулись.
В ту ночь, лежа бок о бок в постели, они без умолку говорили и говорили, пока усталость не навалилась наконец на их веки, а за окном не запели деревенские петухи.
Мерседес Эдуард не давали заснуть мысли и мечты о будущем. Что же касается Матильды, то причиной ее бессонницы была Мерседес: она тревожила ее воображение, вызывая в ней сладкое, щемящее чувство. Эта полудевочка-полуженщина целиком и полностью завладела душой несчастной монашки. Эти манящие черные глаза, это милое гордое лицо Жанны д'Арк, этот взволнованный, дрожащий голос – все пьянило Матильду.
Совершенно неожиданно даже ее вера в Господа Бога стала казаться ей какой-то недолговечной, преходящей. В течение четырех лет она свято верила в свое призвание, но здесь, в этом доме, после того как сгорел монастырь, ее иллюзии рассеялись, как утренний туман.
Кукареканье петухов становилось все громче, все настойчивей, все откровенней. Эта тревожная ночь почти закончилась, но ни одна из них так и не сомкнула глаз. Перед разгоряченным взором Мерседес великие армии шли на кровавую битву. А Матильда Николау, потерявшая дом и, похоже, веру, лежала в постели своих врагов, гадая, что ожидает ее в будущем.
– Хорошо бы поспать, – печально проговорила она.
– Да, – отозвалась Мерседес. – Ты спи. Тебе надо отдохнуть, бедняжка.
От этого «бедняжка» Матильда чуть было не разрыдалась.
– А ты разве не собираешься? – сдавленным голосом спросила она.
– Наверное, я не смогу. С того самого дня как началась война, я совсем потеряла сон. Все думаю. Строю планы…
– Хочешь, я обниму тебя? – неуверенно предложила Матильда, чувствуя, как краска заливает ее лицо. – Иногда в монастыре, когда нас мучила бессонница, мы обнимали друг друга… ну, как сестры…
Мерседес ничего не ответила, не зная, как отнестись к этому предложению. Монашка же, должно быть, приняв ее молчание за согласие, осторожно придвинулась поближе.
Позволив себя обнять, Мерседес положила голову на мягкую грудь Матильды.
– Ну вот, скоро заснешь, – прошептала та, касаясь губами ее волос. Чувствуя в своих объятиях гибкое тело девушки, Матильда ощущала, как к горлу подкатил комок и всю ее обдала волна сладостной истомы. В ней просыпалась нежность. Свободной рукой она стала поглаживать Мерседес по плечу.
Все более расслабляясь, Мерседес закрыла глаза. И почти в то же мгновение ее подхватили бархатные крылья сна. Последнее, что она запомнила – это прикоснувшиеся к ее лицу губы Матильды.
Севилья, Испания
На время войны Джерард и Мариса Массагуэр переезжают в Севилью, так как в Каталонии их поместья отошли в собственность правительства.
Они занимают великолепный дом, прежде принадлежавший какому-то известному интеллектуалу-республиканцу, который теперь ожидает своего смертного приговора.
Пока идет война, каждый испанец, имеющий влияние в правительственных кругах Италии, становится на вес золота. Контакты Джерарда Массагуэра с итальянским Верховным командованием сделали его заметной фигурой среди националистов.
Как когда-то он говорил Мерседес Эдуард, войны выигрывают деньги.
Но именно денег-то Франко и не хватает. Десятки тысяч элитных, великолепно подготовленных итальянских и немецких «волонтеров» бесконечным потоком прибывают в Испанию, дабы пополнить ряды его армии. Столь же интенсивно поставляется и вооружение. Но за все это надо платить. И тут находится простое и эффективное решение.
Создается Итало-испанская инвестиционная компания, которая и берет на себя финансирование иностранной помощи. Дело это очень деликатное. Так, поставка военной техники осуществляется лишь через определенных лиц. Таких, как Джерард Массагуэр, которому специально для этой цели выделены один из самых больших офисов и один из самых шикарных лимузинов.
Есть у него свои люди и в военно-промышленном комплексе нацистской Германии.
