Мерил Сойер - Поцелуй в темноте
– Не надо. Теперь это не важно. У нас опять есть то, что было в детстве – ты и я. Матери с отцом не было до нас дела. Ты ведь знаешь, они не хотели детей. Зато мы любили друг друга. Я все делала ради твоего удовольствия. У меня в целом свете был один ты: и за отца, и за брата, и за друга.
На этот раз Дэвид не стал смахивать слезу, и она медленно поползла вниз по щеке.
– А для меня всем на свете была ты. Поэтому мне было так трудно, просто невозможно сказать тебе, что мы с Тревором полюбили друг друга. Я не мог заставить себя причинить тебе боль. В конце концов это только усилило твои страдания…
– Теперь это не имеет значения, – молвила Вал, хотя Пол знал, что имеет, и огромное. Еще ребенком Вал научилась не рассчитывать на родительскую любовь, но никогда не думала, что лишится еще и Дэвида. – Я понимаю, что произошло.
– Прости меня. Теперь я наказан. Ты представляешь себе, что это такое – знать, что скоро умрешь? Я надеялся, что время исцелит твои раны и мы снова станем близки. Я рассчитывал, что ты найдешь себе какого-нибудь особенного человека. – Он встретился взглядом с Полом, который увидел страдание в этих глазах, как две капли воды похожих на глаза женщины, навечно завоевавшей его любовь. – Я ждал, что у тебя появятся дети – мои племянники и племянницы. Сначала мы бы окрестили их, потом отмечали бы их дни рождения, посещали школьные праздники, слушали, как они бренчат на пианино…
– О Дэвид! – взмолилась Вал, готовая расплакаться. – Не думай, о том, чего нет, думай лучше о том, что было: закаты у хижины на берегу реки, штамбовые розы, которые мы сажали позади дома, то, как мы сиживали у окошка, наблюдая за туманом, наползающим с залива, гром, гремевший над мостом Золотые Ворота и загонявший нас под одеяла, где мы лежали, тесно обнявшись, пока не кончится гроза…
Дэвид попытался улыбнуться.
– Наверное, мало когда дети бывают так близки, как мы с тобой.
– Никогда! – заверила его Вал. – Я люблю тебя и всегда буду любить.
– И я тебя люблю. – В установившейся тишине его вздох показался предсмертным хрипом. – Я долго не протяну. Одна сторона туловища уже парализована. Скоро я онемею. Не знаю, что будет со мной потом.
Вал наклонилась и поцеловала его в лоб.
– Не бойся, я буду рядом.
– Обещай, что не покинешь меня! Обещай, что будешь обнимать так же, как тогда, в грозу. Я боюсь, страшно боюсь смерти.
– Клянусь, я буду рядом. А когда все кончится, когда ты будешь следить за нами сверху, в компании ангелов, я позабочусь о Треворе.
– О Вал, прошу тебя! Он слаб духом. Для него это будет ужасным испытанием. Мать с отцом ему не помогут. Обязательно сделай это ради меня, невзирая на то, как я поступил, какую рану нанес тебе.
Вал обняла Дэвида и стала легонько покачивать.
– Обо мне не беспокойся. Утрата Тревора меня не слишком потрясла. В глубине души я всегда знала, что это не настоящая любовь. Меня едва не прикончила потеря тебя. Но все оказалось только к лучшему. – Она оглянулась на Пола. – Я нашла подлинную любовь. Обещаю тебе, Дэвид: своего первого сына я назову твоим именем. Это так же точно, как то, что солнце садится в залив, а твои розы распускаются каждой весной.
Она осторожно уложила брата на подушки.
Он сильно ослаб, глаза его были полузакрыты, но Пол видел, что он обрел покой, которого не знал до их появления. Вал прижала его руку к своей груди.
– Дэвид, отныне и навечно ты останешься вот здесь – в моем сердце.
Ройс никак не могла сосредоточиться на видеозаписи своего допроса, отснятого командой по организации защиты. Секретарша шепотом сообщила ей, что Митч приглашает ее к себе в кабинет, и теперь она со страхом ждала встречи. Две предыдущие недели он намеренно игнорировал ее. Если бы он решил отказаться ее защищать, то она давно была бы поставлена в известность.
– Две минуты, – предупредила секретарша, увидев Ройс. – Ровно в четыре у него важный телефонный разговор.
Ройс пересекла застеленный ковром кабинет, огромный, как футбольное поле, и остановилась у стола. Отполированная до блеска крышка стола напоминала ей палубу авианосца. Стопка бумаг, телефон и компьютерный модем выглядели хрупкими надпалубными сооружениями; впрочем, она догадывалась, какой кавардак царит в ящиках этого внушительного стола.
Митч дал ей постоять с минуту и насладиться зрелищем его макушки и затылка, где волосы отросли чуть длиннее положенного и свисали на воротник. Неужели она провела ночь в постели этого мужчины?
Откуда в нем такой могучий собственнический инстинкт, откуда такая иррациональность? Не знай она его как облупленного, имела бы право заподозрить неуемную ревность. Однако сила его ярости превышала всякую меру.
Она добилась своего: Брент не станет давать показания против нее. Но не создала ли она тем самым непреодолимую трещину между собой и Митчем? Что же теперь делать?
Наконец Митч встал и отбросил ручку.
– Полагаю, ты ожидаешь, что я буду твоим защитником на процессе?
– Да. – Она выдавила это слово на пределе сил. Значит, разговор пойдет о суде, а не об их личных отношениях. А чего, собственно, она ожидала? Извинений? Клятвы в вечной любви?
Он обошел стол, уселся на лучезарную крышку, задрав одну ногу, и учинил бесстыдный осмотр ее тела.
– Давай кое-что выясним.
Он прикоснулся к ее щеке, провел костяшками пальцев от виска к подбородку. Она стояла неподвижно, не зная, чего от него ожидать, зато отлично зная кое-что другое: от ее реакции зависело все ее будущее, то есть его способность простить ей поцелуй Брента.
– Что именно выяснять? – пролепетала она.
Теперь его рука сползла ей на плечо – теплая, сильная, волнующая рука. Ей не нравился его пристальный взгляд. Она была знакома с этим взглядом и знала его назначение. Митч был мастером сексуального устрашения. Несмотря на все, он знал, что она по-прежнему вожделеет его, не может уснуть по ночам, мечтая о нем, что из-за него она не желает вспоминать собственного отца.
– Ты серьезно относишься к моей защите, да, Митч? – спросила она, стараясь придать разговору профессиональное направление.
– Конечно – если мы договоримся.
– О чем?
– Я получил то, что хотел. Ты тоже получила то, что я хотел. – Он взял ее за подбородок, провел большим пальцем по ее нижней губе от одного уголка рта до другого. Он заставил ее запрокинуть голову, и у нее не осталось иного выхода, кроме как посмотреть ему в глаза.
Его взгляд был прикован к ее губам. Потом их взгляды встретились. В его глазах горел такой недвусмысленный призыв, что она затаила дыхание.
Он усмехнулся, наслаждаясь непреодолимой силой телесного притяжения, грозившей расплющить обоих. Не дав ей заговорить, он накрыл ее рот своими раскаленными губами. Его поцелуй был совершенно бесхитростным, он выдавал одно – его безудержную похоть.
