Белва Плейн - Гобелен
Спешки нет, говорил он себе, поднимаясь на лифте. Следующей зимой, когда она будет во Флориде, наслаждаясь обществом своих многочисленных родственников и друзей, он приедет к ней и убедит ее, что можно остаться добрыми и преданными друг другу, сделав официальным их фактическое разделение. Да, так он и сделает. Нет смысла говорить об этом с Ли, пока все не будет сделано.
Через холл донесся звонкий голос:
– Это ты, Поль? Ты хорошо поужинал?
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Лето Поль и Мариан по обыкновению провели вместе с друзьями на озере в штате Мэн: плавали на яхте, ловили рыбу. Полю становилось не по себе, когда он представлял, как сообщает дружной маленькой компании, что в последний раз проводит лето с ними. В сентябре, вернувшись домой, он несколько раз ездил с Ли на уик-энд в коттедж на Лонг-Айленд. Это было золотое время. Мариан, по счастию, предпочитала курс гольфа в Верчестерском клубе. Поль пытался взять с собой Хенка, чтобы восстановить их прежние дружеские отношения. Но Хенк все лето работал в больнице в Филадельфии, и всячески старался во время своих приездов домой не сталкиваться с Полем.
– Хенк смирится с этим. У нас было несколько по-дружески откровенных разговоров, – уверяла Ли.
Ее уверенность казалась Полю преувеличенной, а его попытки расспросить подробнее о содержании их разговоров не были успешны.
Наверняка она убедила сына быть терпеливым, сказала ему, что его, Поля, надо убеждать нежно и спокойно, а не надоедать пустыми разговорами. И как она была в этом права! К концу зимы, думал он, все будет кончено. Он так стремился к покою в глубине души! Может быть, теперь наконец он найдет его и его семейная жизнь обретет смысл и защитит от хаоса внешнего мира.
Этот хаос постоянно давал о себе знать, взять хотя бы очередное письмо Илзе. Теперь, после двух лет покоя, в течение которых Марио окончательно восстановил свое здоровье, а она, усовершенствовав язык, зарабатывала на жизнь в небольшой больнице, их мучения возобновились. Италия под давлением Гитлера пошла по тому же пути: еврейским врачам запретили лечить неевреев. Куда ей ехать? Палестина практически закрыта, а ее очередь в польской квоте в Соединенные Штаты может продлиться годы. На миг она встала перед его глазами: он встретил ее ясный честный взгляд и почувствовал ее отчаяние.
Мир падал в пропасть.
Однажды вечером Поль отправился в Медисон-Сквер-Гарден послушать Жаботинского, воинственного сиониста из Палестины. Его и Мариан пригласили туда друзья, убежденные противники сионизма, желавшие послушать оратора «из любопытства». Мариан не хотелось идти.
– Не пойму, зачем тебе это нужно? – спрашивала она. – Ты ведь не симпатизируешь оголтелым сионистам!
– Мне интересно послушать их аргументы, – ответил Поль.
В Гарден собрались тысячи людей. Поль приглядывался к ним. Какая разница между консервативными сионистами типа судьи Брандиса, который верил в силу политических дискуссий и стремился убедить Британию вести честную игру в Палестине, и этой воинственной группой, которая стремилась военной силой решить палестинскую проблему.
Неожиданно внимание Поля привлекла девушка, сидящая впереди него. Он смотрел на нее не отрываясь. Может ли быть такое? Сердце его учащенно забилось.
Нет, это абсурдно, встретить ее здесь, среди этих людей! Но почему бы и нет? Он напряг слух: девушка разговаривала с подружкой. У нее был приятный голос.
– Я не считаю, что насилие может решить проблему. Насилие – это проявление злой воли, – закончила она свою мысль.
И, словно почувствовав взгляд Поля, она удивленно обернулась.
Да, подумал он, длинный нос, длинный подбородок. Сейчас ему был виден ее профиль. Может быть, он обратится к ней под каким-либо предлогом? Нет, это невозможно!
– Ну, Айрис, может быть, ты и права, – сказала подружка.
В этот момент Поль, сам не помня себя, наклонился вперед и коснулся плеча Айрис.
– Мисс, извините меня, – произнес он.
Она обернулась, широко раскрыв удивленные глаза. Глаза его матери, лицо его матери!
– Знаете, – проговорил он с сильно бьющимся сердцем, – мне кажется, что мы встречались раньше. Это было очень давно, когда вы были школьницей. Меня зовут Поль Вернер. Я случайно встретил вас с вашей матерью в ресторане, и мы вместе позавтракали.
В больших глазах сверкнуло что-то.
– О, да, я вспоминаю. Как странно, что мы опять встретились! – Она повернулась на стуле. – Это моя подруга Милли Кох.
– Моя жена. И мистер и миссис Берг, – вежливо представил Поль.
Ни Берги, ни Мариан не заинтересовались новой знакомой. Они вернулись к своему разговору, оставив Поля наедине с юными дамами.
Он боялся, что Айрис отвернется к своей подруге и забудет о нем, поэтому он поспешил продолжить разговор:
– Вы последовательница Жаботинского?
– Я? О Боже, нет. Он экстремист. По крайней мере, я так считаю. Дома мы все поклонники Вейцмана. Я пришла только из любопытства.
Милли хихикнула, когда Айрис сказала:
– Он интересный человек. Отец говорит, что он читал про него – Жаботинский вырос в Италии и многие идеи взял у итальянских борцов за независимость.
– Я тоже читал об этом.
Милли что-то сказала, дав ему возможность понаблюдать за Айрис. Да, у нее прекрасное умное выражение лица, правда, немного мрачное от сосредоточенности. При ближайшем рассмотрении она не показалась ему уж так похожей на его мать. Его мать была царственной, ее глаза глядели спокойно и холодно, глаза же Айрис с тяжелыми веками и густыми ресницами притягивали: в них было столько тепла! И такая серьезная в девятнадцать лет! Он понял, что имела в виду Анна, когда сказала, что девочка не будет красавицей: платье не то коричневого, не то серого цвета было чопорно, белый воротник почти монашеский. Она не унаследовала вкуса своей матери, умения с шиком завязать цветной шарфик.
Он был поставлен в тупик. Ситуация была такая странная, не уникальная, так как во все времена бывало сокрытие отцовства! Но странная для меня, думал он с болезненным самобичеванием, для меня, предполагаемого образца совершенства. Поль вдруг представил себе, как сейчас, в эту самую минуту, он говорит Мариан: «Видишь эту молодую женщину? Она моя дочь».
Он чувствовал непонятную слабость. Свет над головой казался невыносимо ярок. Ему хотелось выйти, вернуться домой и лечь в темной комнате. Какое ему дело до Жаботинского, до Палестины, Англии, Германии и всего мира? И в то же время ему хотелось продлить этот миг, заставить эту девушку говорить, чтобы запомнить ее облик и звук ее голоса.
– С одной стороны, он хочет отобрать Палестину у британцев, – говорила Айрис, – но с другой – не жестокость ли это не позволять отчаявшимся измученным людям поселиться там. Моя мать потеряла брата, когда Гитлер захватил Австрию.
