Кэтрин Куксон - Время перемен

Они миновали развалины, и через пару миль уже спускались вниз.

В конце долины показалась ферма. Издали она напоминала груду черных камней. Шофер остановил грузовик.

– Куда вам нужно точно, сэр, или просто хотели прокатиться?

– Нет, не прокатиться… Мне нужно вон на ту ферму.

– До нее, думаю, около мили или около того. Вас довезти или вы сойдете здесь, сэр? – Мужчина оставил решение за Беном, но в то же время хотел сказать: «Если вы не против, сэр, я высажу вас здесь. За опоздание мне здорово влетит».

– Я… я дойду пешком. Спасибо вам, вы и так довезли меня далеко.

Бен вышел из машины. Грузовик развернулся и был готов в обратный путь. Из кабины высунулся шофер.

– Сэр, вы доберетесь сами?

– Да, да, спасибо.

Голова исчезла в окне, но через мгновение появилась снова.

– Сэр, а как вы попадете обратно?

Как он попадет обратно?

– Доберусь как-нибудь.

– Сэр, сейчас одиннадцать, – шофер снова взглянул на часы, – у меня сегодня еще один рейс сюда между тремя и четырьмя часами. Я бы мог заехать за вами.

– Спасибо, но… думаю, в этом нет необходимости. Но все равно спасибо за заботу. Хотя, знаете, если я к тому времени не вернусь, заезжайте. Спасибо вам большое.

– Рад служить, сэр. Если вас не будет, я заскочу сюда. До свидания, сэр. – Капрал отсалютовал, и машина запрыгала по камня вверх по склону.

Бен стоял, глядя ей вслед. Ноги его отказывались двигаться.

Он повертел головой по сторонам. «Я один, абсолютно один», – пронеслось у него в мыслях. Край земли начинался прямо у его ног. Кого-либо звать на помощь было бесполезно. Он мог стоять, пока сердце не сдастся в неравной борьбе со страхом, а еще он мог сделать шаг и упасть в пропасть. Выбор – за ним. Он мог надеяться только на себя. Рядом не было ни сестры Петтит, ни сестры Бинг, ни сестры-начальницы, ни доктора, ни отца, ни Бриджи, не было даже такого создания, как Лоренс. Бен упрекнул себя, что снисходительно подумал о Лоренсе. Ведь именно благодаря кузену он рискнул забраться так далеко.

Путешествие в тысячу миль начинается с первого шага.

Бен несколько раз глубоко вздохнул и шагнул за край земли. Но тело его не сковало оцепенение, и он не повалился на дорогу. Ноги продолжали двигаться: левая, правая, все быстрее и быстрее. И вот Бен уже бежал. Один среди открытого пространства. Слезы лились у него из глаз, как переливающаяся через плотину река.

Бен остановился, уткнувшись в каменную стену. Он стоял и не сдерживаясь рыдал. Он был единственным свидетелем того, как ему удалось ступить за край земли. Он не свалился в пропасть и не пополз, задыхаясь в грязи, и его рассудок остался ясным, а не погрузился во мрак безумия. Он был жив.

Спустя некоторое время Бен немного успокоился. Вытер лицо, пригладил волосы и поправил одежду. Затем, вернувшись на дорогу, двинулся вниз по склону к ферме.

Двор показался ему меньше, чем он его помнил. Все стало почему-то меньше: и дом, и постройки, вся ферма как-то съежилась.

Он медленно прошел вперед. Вокруг не было ни души, но из дома доносились громкие голоса. Двери хлева и конюшни были открыты настежь, однако Бен не заметил ни людей, ни скота.

Он подошел к двери кухни и постучал, сердце его снова заколотилось, и новый страх заполнил душу. Но ему никто не открыл.

Бен снова пересек двор и обогнул дом. Голоса стали отчетливее, хотя входная дверь оставалась закрытой.

В самом же доме распахнулась дверь гостиной и вслед за Ханной вышли Констанция, Сара и Джим Уэйт.

– Да, признаю, – почти кричала Ханна, – отец поступил несправедливо, оставив мне ферму, но он это сделал. И вам известны условия, вы можете оставаться здесь до конца жизни, если… если не возникнут разногласия. И тогда я имею право предоставить вам другое жилье. Так сказано в завещании, а оно было составлено не в день его смерти, а три года назад… три года назад! А тебя, дядя Джим, он не упомянул в завещании, потому что все эти годы ты был для него как кость в горле. Ты следил за ним, разносил сплетни и приносил в семью не меньше беспокойства, чем отец. Именно так. – Она ткнула пальцем в его сторону. – Скажу больше, раз уж ты все это начал. Мне все равно, что с тобой будет дальше, дядя Джим, потому что знаю, и отец знал: ты хорошенько нагрел руки на этой ферме. Каждый месяц ты жаловался, что теряются овцы. И где же они нашлись? Не на бойне ли у Рэтклиффа? Нет, ты не был таким уж хитрым, как тебе казалось.

– Не смей так разговаривать с дядей, или я…

– Я буду говорить так, как сочту нужным, мама, потому что в моих словах – правда, и ты это знаешь. И прошу вас всех запомнить: я больше не ребенок и даже не юная девушка. Я была замужем и повидала достаточно, а тебе еще много лет назад тоже не мешало бы познакомиться с другой жизнью.

– Ты это слышала? Нет, ты это слышала? – взывала Сара, обращаясь к Констанции. – И это после всего, что мне пришлось пережить…

– Бога ради, мама, не затягивай снова старую песню! Ты уже достаточно долго прожила с костылем…

– Ханна!

– Хорошо, бабушка, ты можешь возмущаться, только не убеждай меня, будто думала по-другому. Ты прятала свои чувства, потому что тебе был нужен союзник.

– Что это на тебя нашло?

– Я говорю правду, бабушка. В первый раз за свою историю этот дом слышит правдивые слова. Это дом несчастных судеб, потому что в нем ни у кого не было счастливой жизни. Все мы…

– И чья в этом вина, хочу тебя спросить?

– Твоя, бабушка, в первую очередь твоя, потому что именно ты не позволила своему сыну жениться на той женщине, которую он любил. Ты использовала в своих интересах несчастный случай. Вот как мне это представляется.

– Боже! Вот уж не думал, что мне когда-нибудь придется выслушивать подобное. – Джим поднес руку к голове.

– Да, дядя Джим, ты это услышал. И слова правды звучат, наверное, странно, особенно для тебя… И уж раз я начала, то хочу тебя предупредить, дядя Джим, я буду знать все, что здесь происходит. Шпионы есть не только у тебя. И если дела фермы пойдут хуже, тогда, как сказано в завещании…

– Замолчи сейчас же, сию минуту. Господи Боже, ты совсем обнаглела, ты превратилась в бесстыжую девчонку.

– Да, мама, ты верно сказала, я превратилась в бесстыжую девчонку.

– Да, а еще бессовестную. У тебя нет ни стыда ни совести, если ты хочешь вернуться туда… Вся округа будет о тебе говорить, твое имя смешают с грязью… сначала отец, теперь ты, одно блудливое семя.

– Сара! Сара! Успокойся, я тебе сказала, Ханна! – Констанция повернулась к внучке, с лица которой сошла краска, и оно стало белым, как мел. – Да, он оставил тебе ферму, хорошо, но тогда почему ты не хочешь на ней работать. Я с удовольствием поселюсь в другом месте.