Рози Томас - Влечение
— Сестра говорит, с вами никаких проблем, — весело объявила она, убедившись, что Бетт не спит. — Я потребовала подробнейший отчет. Через пару дней вас выпишут, чтобы вы никогда больше не оскверняли это место своим присутствием.
Бетт попыталась сесть. Но доброта Сэди так на нее подействовала, что она снова повалилась на подушку; из глаз хлынули соленые потоки.
Сэди далеко не сразу удалось разобрать, что между рыданиями и икотой пытается сказать Бетт. Но наконец она поняла:
— Я хочу к маме. Пусть мама приедет!
— У вас нет ее телефонного номера?
Бетт взяла с собой в больницу небольшую пачку писем. На первой странице первого письма значился номер.
— Это на экстренный случай.
— Так позвоните. Неужели вы думаете, что она не захочет быть с вами в такой момент?
* * *— Telefono! — крикнула снизу квартирная хозяйка.
Джесс вышла на лестницу и перегнулась через перила. Дверь в квартиру хозяйки была открыта. Сама синьора, тучная, с могучими плечами, обтянутыми черной материей, задрав голову, смотрела на нее.
— Si, signora. Telefono.
— Vengo, grazie[4].
Джесс сбежала на первый этаж. Недавно ей удалось устроиться садовником на богатой вилле за городом на неполный рабочий день. Возможно, это они звонят. Только бы не сказали, что отказываются от ее услуг!
Задыхаясь, она втиснулась в каморку хозяйки.
— Мамочка, это ты?
Этих слов и голоса было достаточно, чтобы у Джесс защипало в горле.
— Бетт, что случилось? Говори сейчас же!
Пока Бетт рассказывала, Джесс словно воочию видела перед собой молодого полицейского, пришедшего к ней ночью со страшной вестью, сестер и врачей из палаты, где лежал Дэнни. Их лица навсегда запечатлелись у нее в памяти и вот теперь ожили, как свидетели новой катастрофы.
— Почему же ты раньше не сказала? Бетт, почему?
Все ее существо трепетало и вибрировало от решимости сражаться и спасти свое дитя, потому что Бетт — это все, что у нее осталось.
Девушку душили слезы.
— Я на тебя сердилась. Но я прошу тебя приехать. Пожалуйста, мамочка, возвращайся домой!
— Как только смогу. Даже скорее.
— Ты приедешь?
— Вопрос не в том, приеду ли я, а в том, как быстро. Пусть попробуют меня остановить.
— Я буду ждать тебя дома. Ты мне так нужна!
* * *Вечером Джесс с Робом в сгущающихся сумерках медленно прошлись к порту. Был июнь, они пробыли в Италии два месяца. Под деревьями на площади, где владельцы кафе для туристов выставили на улицу складные столы и стулья, носились стрижи, поражая взор крутыми виражами. Еще немного — и в барах и пиццериях будет яблоку негде упасть от отдыхающих.
— Тебе нужно ехать, — сказал Роб, хотя чувствовал прямо противоположное. Перспектива ее отъезда вернула его в детство, к обшарпанным стенам, где клочки обоев складывались в загадочные острова, и к атмосфере страха. Содеянное встало перед ним во весь рост и затмило свет. Вернуться в Англию означало немедленно подвергнуться аресту. Остаться здесь означало одиночество.
— Прости, — произнесла Джесс в отчаянии. — Я не должна была тащить тебя сюда.
Однако сомнений не было. Ее главной заботой стала Бетт; ей приходилось даже скрывать свое нетерпение попасть домой, приласкать дочь. И это полнейшее отсутствие внутренней борьбы удручало Джесс еще больше.
— Ну что ты. Ты столько для меня сделала!
Роб не кривил душой. Как бы он справился в одиночку? Джесс подарила ему свою любовь, и только теперь Роб убедился: ее любовь имеет границы. Может, это было материнское чувство плюс соблазн послать к черту условности?
— Я поехал по доброй воле, тебе не пришлось меня тащить.
— Что будешь делать?
Роб притворился, будто уже все обдумал.
— Наверное, останусь здесь. У меня есть работа, а что будет, если я вернусь домой? Меня тотчас посадят за решетку. По крайней мере, здесь у меня есть время на размышления и крыша над головой. А если за мной придут… если меня выдадут… тогда и подумаю.
— Может, я еще вернусь, если с Бетт все будет в порядке.
— Может, вернешься.
Они дошли до гавани, до маленького бара для рыбаков. Заказали два пива и сели за столик под открытым небом, чтобы машинально следить за стрижами, которые прошивали небо невидимыми строчками. Перед ними лежало открытое море, и они понимали: время и разлука превратят его в пустыню.
Утром Джесс нужно будет успеть на первый автобус до аэропорта. Покончив с пивом, они рука об руку, словно не желая признавать разверзшуюся между ними пропасть, пошли обратно. Но в своей маленькой квартирке с видом на железную дорогу почувствовали: в их отношениях что-то сдвинулось. Роб закрыл железные ставни, и комната превратилась в святилище. До них долетали голоса: хозяйка на полную мощность врубила телевизор. Они понимающе улыбнулись. Ее глухота была им на руку.
Джесс замешкалась в узком пространстве между столом и кроватью. Она сняла туфли; холодный кафельный пол вызвал в памяти утро перед поездкой в Лукку и необычайную легкость во всем теле, которую она определила как эйфорию. «Это было, — подумала Джесс. — Этого у нас никто не отнимет». Она подошла тогда к кровати и залюбовалась спящим Робом. Он открыл глаза и привлек ее к себе. И сейчас это воспоминание вызвало у нее почти болезненное сокращение мышц. Губы приоткрылись; нижняя влажно заблестела в свете подвешенной к потолку лампочки. Роб стоял приблизительно в ярде от нее. Воздух между ними сгустился и вдруг барабанным боем застучал в ушах. С минуту они стояли не двигаясь. На Джесс были линялые голубые джинсы, которые она отыскала в магазине бывшей в употреблении одежды. Они приехали в чем были и купили совсем немного одежды, предпочитая без конца стирать свое нехитрое барахлишко. Роб медленно расстегнул верхнюю пуговицу на ее голубой рубашке.
От работы в саду спереди у Джесс образовался темный клин загара. Когда Роб расстегнул последнюю пуговицу и снял с нее рубашку, обнажились коричневые руки, резко контрастирующие с молочно-белыми предплечьями. Роб не раз видел эту ее новую пятнистую кожу, но сегодня Джесс инстинктивно попыталась прикрыться. Это нежелание, чтобы он видел свидетельства тяжелой физической работы, безмерно тронуло Роба и зажгло в нем огонь желания.
Как ни хотелось ему единым движением сорвать с нее оставшуюся одежду, он делал это очень, очень медленно. Расстегнул джинсы и позволил им упасть на пол. Джесс аккуратно переступила через них, но у нее участилось дыхание, а глаза подернулись дымкой.
Когда она осталась нагишом, он провел руками по ее плечам, бокам и бедрам. Заставил сесть на краешек кровати. Она послушно села, примяв покрывало, которое утром тщательно расправила. Роб отошел к двери и, сняв с крючка ее соломенную шляпу, водрузил ей на голову. И ее лицо под широкими полями стало отрешенным и загадочным, как у незнакомки на картине.
