Преданный - Дж. Б. Солсбери

— О, боже мой… — У меня перехватывает дыхание, когда рот Хадсона прижимается к моему. Языки, зубы, он глотает каждый мой гортанный стон.

Опьяненная. Опустошенная. Бескостная, я плыву откуда-то из облаков обратно в кровать Хадсона. В его объятия. Он скатывается с меня и притягивает меня к своей груди. Мы тяжело дышим, отходя от оргазма, и я чувствую, как наши сердца бьются в унисон.

Никто из нас не говорит. Не потому, что не можем подобрать слов или чувствуем себя неловко из-за того, что не знаем, что сказать дальше. А потому что нам действительно нечего добавить к тому, что наши тела сказали физически. Я лежу в его объятиях, ощущая целостность, которую никогда не чувствовала раньше.

Хадсон лениво проводит пальцами по моим волосам, и я чувствую, как время от времени его губы прижимаются к моей голове.

— Знаешь, это не считается, — говорит он с довольной улыбкой в голосе. — Говорить «я люблю тебя» в середине оргазма.

Я улыбаюсь ему.

— Это было не в середине оргазма, а перед этим.

— Действуют те же правила.

Я кладу подбородок на его грудь и смотрю на него сверху. Боже мой, он потрясающий. Его волосы в беспорядке благодаря тому, что я проводила по ним руками, его щеки раскраснелись от напряжения, а губы припухли от моих поцелуев.

— И кто же устанавливает эти правила?

Хадсон откидывает мои волосы с лица, и его взгляд следует за движением его пальцев, прежде чем вернуться к моим глазам.

— Я.

— Хм. — Я прикусываю губу, чтобы не улыбнуться. — Как насчет после оргазма? Тогда считается?

— Зависит от обстоятельств. — Его глаза темнеют. — Ты имеешь это в виду?

Я оседлываю его талию, поднимаю его руки над головой и держу их там. Он легко может освободиться, но позволяет мне держать его в клетке. Мои волосы свисают вокруг нас, как вуаль, создавая ощущение уединения. Мои соски касаются его груди, заставляя нас обоих затаить дыхание. Я удерживаю его взгляд.

— Я люблю тебя, Хадсон. Думаю, что люблю тебя уже давно. Не потому, что ты пытался спасти меня или потому, что очень хорошо готовишь. И не потому, что ты Норт. Вообще-то, именно из-за последнего я сказала себе, что не могу тебя любить.

Он пытается поцеловать меня, но я отстраняюсь. Хадсон рычит, и блеск в его глазах предупреждает, что в ту секунду, когда я отпущу его, он набросится на меня.

— Я люблю тебя, потому что ты единственный человек, который когда-либо принимал меня такой, какая я есть. Полюбил меня именно такой, какая я есть. Я люблю тебя, потому что ты используешь свою боль как мотивацию, чтобы помогать людям, а не как оправдание, чтобы причинять им боль. Я люблю тебя, потому что, когда ты смотришь на меня, то заставляешь меня поверить, что я та женщина, которую ты видишь. Что мне нужно прятаться или прикрываться, что я не ущербная, а исключительная.

Его руки сгибаются в моей хватке.

— Могу я теперь прикоснуться к тебе?

— Зависит от обстоятельств. — Я бросаю ему в ответ его же собственные слова. — Ты веришь мне? Что я люблю тебя.

— Да. Именно поэтому мне нужны мои руки, чтобы я уже мог поцеловать тебя.

— Отлично… Вау! — Я лежу на спине, а рот Хадсона обрушивается на мой в жестоком и прекрасном поцелуе.

— Я собираюсь жениться на тебе, Лиллиан, — говорит он мне в губы.

Мое сердце подпрыгивает в груди.

— Это предложение?

— Пока нет. — Он снова целует меня. — Просто поясняю свои намерения.

— А ты намерен накормить меня в ближайшее время? Я очень проголодалась.

Он опускает взгляд на мое тело, поджимает губы и кивает.

— Конечно. Но мы закажем пиццу. Я не покину эту кровать, пока ты в ней.

— Договорились.

Хадсон

Я слышал, что любовь меняет человека. И полагал, что изменения происходят глубинными путями. В глубине души. Не могу сказать, что ощущаю эти изменения. Я чувствую себя таким же, как и раньше, но гораздо более счастливым. Единственное, что изменилось: до Лиллиан я никогда бы не стал есть в своей постели. И даже не подумал бы о том, чтобы принести еду в свою спальню. И вот я здесь, сижу спиной к изголовью, ноги вытянуты и скрещены в лодыжках, а в руках огромный кусок пиццы «Пепперони». Это не Лиллиан предложила устроить пикник в постели. На самом деле она хотела поесть на кухне. Это я умолял устроить трапезу на простынях. Во-первых, потому что если бы мы пошли на кухню, она бы настояла на том, чтобы одеться. Во-вторых, голые в постели мы ближе к тому, чтобы снова заняться любовью, что я и планирую сделать, как только закончим есть.

Да, любовь меняет человека. До мельчайших, незначительных деталей.

— Теперь, когда ты поела, у меня к тебе просьба. — Я отрываю бумажное полотенце и вытираю жир от пиццы со своих пальцев.

— О, конечно, накормил меня своим телом и сложными углеводами, прежде чем просить об одолжении. — Она отщипывает кусочек сыра от своего ломтика и засовывает его в рот. — Ты действительно отличный продавец.

Я стараюсь не отвлекаться на простыню, сползшую с ее груди и обнажившую полную грудь и пыльно-розовый сосок.

— Мне нужно, чтобы завтра ты поехала со мной в «Норт Индастриз». Всего на час.

— Зачем?

Откусываю кусочек и жую, беря секунду на обдумывание того, как много я могу сказать ей заранее.

— Ты мне доверяешь?

Ее твердый взгляд выдерживает мой, прежде чем она кивает.

— Да. Безоговорочно.

— Значит, ты сделаешь это?

Она откладывает пиццу и делает глоток воды.

— Уверен, что хочешь, чтобы я была там? Не могу гарантировать, что не сболтну чего-нибудь лишнего и не смущу тебя.

— Ты меня никогда не смутишь.

— Это звучит как вызов.

— Испытай меня.

Она отодвигает пиццу и отбрасывает простыни. Мои глаза чуть не вылезают из орбит, когда она встает, полностью обнаженная и не стыдящаяся, в ярком свете моей спальни. Ее светлые волосы волнами ниспадают на спину, а идеальная круглая попка покачивается, когда она подходит к окну от пола до потолка. При включенном свете любой, кто смотрит в этом направлении из другого здания, мог бы ясно увидеть ее. Девушка раскидывает руки и прижимается к стеклу всем телом.

Я бросаюсь к ней… Обхватываю ее за талию и опускаю на пол. Я смягчаю наше падение своим телом, наслаждаясь ощущением ее мягких изгибов на мне.

Ее удивленный визг переходит в смех.

— Мне казалось, ты говорил, что я