Черные розы - Саманта Кристи
Мы встречаемся взглядами, и эмоции вскипают между нами. Внезапно мы одновременно тянемся друг к другу, встаем на колени и обнимаемся. И плачем. Я проливаю слезы, накопившиеся у меня за пять лет. Мейсон плачет от боли за меня. Он плачет вместе со мной. И, как это ни странно, эта минута становится одной из лучших в моей жизни.
Через несколько минут – а может, часов, я потеряла счет времени – Мейсон опускает нас на постель, и я устраиваюсь у него на плече. Я провожу рукой по его груди.
Он делает резкий вздох, словно я причинила ему боль.
– Все хорошо? – запинаясь, спрашиваю я охрипшим от слез голосом.
– Все хорошо как никогда. И даже линия обороны не оттащит меня от тебя, милая.
Он целует меня в волосы:
– Расскажешь мне про нее?
Я киваю ему в плечо:
– Я знаю, что могла бы ее оставить. У меня перед глазами был пример Бэйлор. Я помогала Бэйлор это сделать. Но она любила отца своего ребенка. А я даже не знала, кто он. Он был лишь одним из безымянных лиц в моих снах. Я знала, что не могу остаться в Коннектикуте или где-то поблизости. Я не могла там жить, зная, что могу наткнуться на одного из тех парней и даже не узнать об этом. А что, если бы они узнали меня? Насмехались бы надо мной? Делали бы мне гнусные предложения? Я была не в состоянии растить ребенка одна – или даже с Чарли. И не думай, что она не предлагала! Но я боялась, что ребенок станет постоянным напоминанием о случившемся. Я не хотела смотреть на свою дочь так, словно она – результат какого-то ужасного события. Я хотела, чтобы у нее было двое любящих родителей, а не мама-подросток с неприглядным прошлым.
То, как поднимается и опускается грудь Мейсона при каждом его дыхании, успокаивает меня.
– Теперь ты знаешь, почему я не праздную свой день рождения, – говорю я. – Я не умерла той ужасной ночью в августе, когда меня изнасиловали. Я умерла в свой семнадцатый день рождения. В день, когда я отказалась от своей дочери.
Мейсон пытается дышать ровно, глубоко вздыхая в мои волосы. В мои все еще вонючие, потные волосы. Он методично водит большим пальцем по костяшкам моих пальцев, и это придает мне смелость сказать то, что я уже давно чувствовала:
– По иронии, в мой двадцать второй день рождения – в день, когда моей дочери исполнилось пять лет, – ты вернул меня к жизни.
– Пайпер! – Он выдыхает мое имя как молитву. Он поднимает меня за подбородок, и мои опухшие, покрасневшие глаза встречают его взгляд. – Почему ты решила, что я тебя возненавижу?
Я пожимаю плечами:
– Потому что у тебя есть дочь. Потому что ты мог бы от нее отвернуться. Ты мог бы от нее отказаться, но ты этого не сделал. Как ты можешь быть с кем-то, кто так поступил?
Он тихонько фыркает носом, выпуская воздух.
– Ты правда так думаешь? Потому что ты глубоко ошибаешься. То, что ты сделала, – это самое прекрасное и бескорыстное проявление любви, милая. Ты отдала кусочек себя, чтобы у твоей дочери появился шанс на прекрасную, счастливую жизнь. Это самый драгоценный подарок. Как я могу тебя за это возненавидеть? Наоборот, я думаю, что не смогу любить тебя сильнее, чем люблю в эту минуту.
Не находя слов, я крепко сжимаю его грудь. Он делает еще один болезненный вдох, и я бросаю на него вопросительный взгляд:
– Ты получил травму?
– Не совсем, – отвечает он.
– Что значит «не совсем»? Ты все время морщишься, когда я к тебе прикасаюсь вот тут.
Я намеренно прижимаю руку к его груди – к ребрам возле правой руки.
Мейсон бледнеет, и это тревожит меня еще сильнее. Я сажусь на постели и берусь за край его рубашки. Потом смотрю на него, взглядом прося разрешения, он кивает и садится на пятки. Я медленно приподнимаю рубашку, ожидая увидеть ссадины и синяки от футбола.
Но от того, что я вижу вместо этого, у меня на глаза опять наворачиваются слезы. Боюсь, что теперь, когда плотину прорвало, они никогда не закончатся. И прямо сейчас я не в силах остановить этот бурный поток.
Там, на покрасневшей, болезненной коже, выгравировано всего одно слово.
Роксана.
Глава 28. Мейсон
– Но как? – спрашивает она, осторожно проводя пальцем по покрасневшим краям татуировки.
Я непринужденно пожимаю плечами:
– У меня было много времени в запасе, пока я ждал самолет. Я бы сделал твое настоящее имя, но знаю, что ты предпочитаешь оставаться анонимной.
Пайпер поднимает на меня окаймленные слезами глаза.
– Ты правильно написал имя!
– Ну конечно, – улыбаюсь я. – Как я мог ошибиться после того, как ты так долго сокрушалась, что его неправильно написали в фильме?
Я подмигиваю ей, и ее лицо смягчается в легкой улыбке. Это первый знак надежды, который я от нее получил. Не считая того, что она доверилась мне и рассказала свою историю.
Она уже столь многого достигла, интересно, что произойдет, если я подтолкну ее к большему? Я отвожу назад ее волосы, открывая татуировку в виде розы.
– Расскажешь мне о своей татуировке? – прошу я. – И об этом? – Я дотрагиваюсь до ее браслета.
Пайпер опускает взгляд на бутон розы из переплетенных полосок кожи у себя на запястье, и я практически вижу, как в ее голове проносятся воспоминания.
– Чарли подарила мне этот браслет в день, когда родилась моя дочь. Не считая моих родителей, она была единственным человеком, который знал, где я нахожусь. Все остальные – даже мои сестры – думали, что я провожу весенний семестр десятого класса за границей. Но на самом деле я поехала в одно местечко, которое родители нашли для меня на севере штата Нью-Йорк. Это была ферма, на которую пожилая пара принимала девушек вроде меня – беременных девочек-подростков, которые хотели скрыться от мира. Я помогала им с работой на ферме и готовкой, а они позволили мне там пожить. Когда я приехала, там были еще две девушки. Одна уехала через несколько недель, другая –
