Подсолнух - Ирина Воробей
Включив видео, Татьяна стала внимательно слушать. Интервью брала молодая девушка с заливистым смехом за кадром. Она говорила не так, как говорят профессиональные корреспонденты и интервьюеры на телевизионных каналах, а общалась с Вадимом на равных, как близкая подруга, обращаясь на «ты», шутя и используя сленговые словечки.
— Поздравляю с победой! — восклицала девушка.
— Спасибо. Спасибо большое, — улыбчиво отвечал Вадим.
— Банальный вопрос задам, конечно, но каковы ощущения после победы?
Парень поежился на барном стуле, на котором сидел в пустой комнате, опустил голову и пожал плечами.
— Какие они могут быть? Я удивлен. И доволен.
— Почему удивлен? — сама удивилась девушка.
— А почему люди удивляются? — усмехнулся художник. — Наверно, от неожиданности.
Интервьюер посмеялась.
— Мне кажется, тут с самого начала все было понятно. Неужели ты сомневался в своей победе?
— Думаю, я бы сомневался, даже если бы сам выбирал победителя, — снова пожал плечами парень, опустив взгляд в пол. — Художество — такая вещь, как бы, неопределенная, исключительно, дело вкуса, что бы там ни говорили.
Он посмотрел на собеседницу и слегка улыбнулся.
— А вот я не была удивлена, когда назвали твою картину. Во-первых, потому что это было необычно. Больше ведь не было мозаичных работ. Твоя заметно выделялась на фоне всего остального. А во-вторых, по честнаку, я считаю ее шедевром. В первую очередь, по самому воплощению. Такая тонкая работа! Ты, наверное, много времени убил на нее?
— Есть такое, — закивал Вадим.
— Хотя я не согласна с высказыванием, что мастера отличает от любителя лишь время, потраченное на работу. Твоя «балерина» — однозначный тому пример. Такое виртуозное сочетание цветов, причем готовых цветов. Ты ведь не используешь специальные заготовки, всегда сам делаешь осколки из разных предметов?
— Да. Ломаю старое. Так просто и дешевле, и интереснее. Всегда легче брать уже кем-то созданное. Часто цвета сами направляют настроение картины или даже вдохновляют на сюжет. В этом нет ничего сложного. И даже какого-то мастерства.
— Ну, не скромничай. Здесь все признают твою гениальность.
На лице художника выступила презрительная усмешка. Он помотал головой.
— Я себя гением не считаю, но мне, конечно, приятно, когда кто-то со мной не соглашается.
— Ну, как минимум, новатор.
— Тоже спорно. Я… — парень задумался на секунду, схватив подбородок левой рукой и опустив взгляд в пол и в сторону. — Я, вообще, не мыслю такими категориями, когда делаю что-то. Просто у меня возникает идея, и я ее реализую. А как это получается и смотрится, оценивать не мне. Я, к сожалению, не искусствовед, чтобы так грамотно анализировать собственные работы. Я даже смысл не смогу описать так, как сделали это организаторы выставки.
Девушка снова весело посмеялась.
— Ладно, скромности тебе не занимать. А расскажи, про вдохновение? Твоя «балерина», несмотря на свою керамичность, кажется такой живой и реальной. Быть не может, чтобы у нее не было прототипа.
Вадим снова опустил взгляд в пол и сидел так секунд десять, кусая губы и думая над ответом. Татьяна перестала даже дышать, ожидая ответа больше, чем девушка, задавшая вопрос.
— Прототип есть всегда, — сказал парень, не поднимая глаз, и снова замолчал на несколько секунд. — Как минимум любая из девушек, которых я по жизни встречал и визуально изучал по ним анатомию. Без представления об анатомии трудно нарисовать человека.
— Под изучением анатомии ты что имеешь в виду? — игривым тоном спросила собеседница.
— Не только секс, — улыбнулся Вадим. — Хотя в сексе, конечно, анатомия предстает с самого прекрасного ракурса и запоминается лучше.
Интервьюер выдавила смущенный смешок.
— Раз уж мы об интимном. Расскажешь про свою музу? Есть такая, чья анатомия тебя вдохновляет?
Парень рассмеялся и закинул голову назад. Румянца на лице не было видно, но взгляд показался Татьяне смущенным.
— Муза есть, — просто ответил он, — но рассказывать о ней я не буду, а то перестанет меня вдохновлять.
Они оба посмеялись.
— Она балерина?
Парень уверенно кивнул. «Муравьева», — убедилась Татьяна, сжавшись от боли, которая стрельнула в самое сердце. Затем девушка поблагодарила его за интервью, и сразу начала проигрываться реклама стирального порошка.
Остаток вечера Татьяна провела в меланхолии, пялясь в тонкий слой серебристого снега на тротуаре под окном. Адлия на нее поглядывала, но ничего не спрашивала. Даже сериал не решилась предложить посмотреть. А, может быть, предлагала, просто девушка не услышала. Транс унес ее внутрь собственной души, на дне которой, бултыхаясь в кровавой ревности и отчаянии, еще теплилась слабая надежда. «Все равно схожу», — решила она твердо перед сном.
* * *
Одной идти не хотелось. Не потому что Татьяна боялась скуки, а потому что было страшно столкнуться с Вадимом лицом к лицу, увидеть его вместе с Муравьевой и при этом быть одной. Лада проводила каникулы у отца. Адлии накануне поступил большой заказ на пошив танцевальных костюмов для бразильского карнавала. Доступен был только Русик. Он охотливо согласился, потому что за время каникул насиделся дома в изолированном одиночестве. Они договорились встретиться утром, чтобы потом вместе отправиться на курсы.
На город и нервы давили мороз и туман. Недавняя слякоть превратилась в гололед, а пар изо рта оседал на ресницах и шарфах пушистым инеем. После новогодних праздников и преимущественно ночного режима Татьяне дневные улицы казались пустыми и скучными, хотя все украшения продолжали висеть вдоль дорог, на витринах магазинов и в окнах жилых домов. Но лишь малая часть из них горела, оттого глаз их не примечал.
Татьяна заметно волновалась, постоянно теребя лямку рюкзака. Русик как всегда был нерасторопен и ленив. За каникулы он прибавил пару килограмм, о чем сразу сообщил подруге. Она посмотрела на него оценивающим взглядом и, заметив признаки излишков веса на щеках, решила промолчать.
— То есть все-таки прибавил? — недовольно спросил парень, поджав губы и отвернувшись.
— Я думала, ты не переживаешь из-за такого, — сказала она с легким раздражением.
Раздражение это вызывалась нервозностью перед возможной встречей с Вадимом, но Русик этого знать не мог, поэтому насупился.
— Ты прямо на вопрос ответить можешь? — друг продолжал настаивать. —
