Роберт Мендельсон - Восточная мадонна
На улице, ярко отражаясь в воде, сияло солнце. Мардж поднялась и бросила взгляд на спавшего мужа. На его волевом лице застыло выражение детской невинности. Нельзя было терять ни минуты. С этого момента ей предстояло бороться за Клэя. Она знала, что делать. Потихоньку одевшись, Мардж выскользнула из комнаты и на лифте спустилась в вестибюль. Поскольку ее багаж до сих пор находился у портье, Мардж обещала чуть позже позвонить по телефону и дать соответствующие распоряжения. Заодно она сообщила, что пока остается в отеле и просила не беспокоить ее в ближайшее время. Помимо багажа, сообщил портье, ее также ждет букет цветов от капитана корабля и шампанское от администрации отеля. Хорошо, позже она позвонит, чтобы все это подняли к ней в номер. Мардж знала, что Майк ждет ее звонка, и сама хотела сообщить ему, что наконец-то все уладилось. Он оставался ее другом, и она знала, что теперь Майк поможет ей.
Наверху проснулся Клэй и, увидев, что Мардж исчезла, вскочил с кровати и стал торопливо одеваться. Часы показывали почти половину четвертого. Господи, ведь его ждет Бернадетт, лихорадочно думал он. Он должен сию же минуту идти к ней, но что ей сказать? Ну ладно, по дороге что-нибудь придумает. Если Мардж до сих пор в отеле, он попросит ее пойти с ним.
47
Я видел, как это было. Я стоял и видел, как он крался за ней. Я чувствовал овладевший ею страх, и тем не менее, как пришпиленный, продолжал стоять на своем посту за пальмой. Я следил за ним в то воскресное утро. Именно я первым увидел ее, но я не должен был мешать Минь Хо. Он все еще читал свою французскую газету, а я уже заметил ее, хотя и ничего не мог поделать. Я был вынужден ждать, пока он вступит в игру. Мне было известно, куда он поведет ее, и я решил схватить его в тот момент, когда он меньше всего будет этого ожидать. Я собирался спасти ее, но не здесь и не сейчас.
В то утро вьетнамец без предупреждения вошел в мою комнату и заявил, что уходит и вернется позже. Я получил свободу действий. Я услышал, как он, как всегда, запирает дверь, соединявшую наши комнаты, и выходит из номера.
В то воскресенье, когда я стоял и наблюдал за ней, мне пришлось использовать весь свой запас выдержки – до последней капли. До конца жизни я не забуду чувств, обуревавших меня в тот момент. Каждый раз, когда внутри себя я снова переживаю эту сцену, они вновь и вновь охватывают меня. Я видел, как она вошла и села. Я видел, как она это сделала – ее горделивую позу, сквозивший в ней гнев. В ее движениях читалась энергия и решительность, она была прекрасна в своем гневе и походила на нетерпеливую богиню мщения. Она, казалось, могла противостоять сейчас всему миру.
А затем позади нее, крадучись, появился он. Я был уверен, что она даст ему отпор, что, обернувшись, она даст ему по физиономии, я думал, что она покажет ему, на что способна и какова она на самом деле. Вместо этого она сникла. За считанные секунды, прямо на моих глазах, она изменилась, словно по ее жилам распространился быстродействующий яд. Теперь передо мной была маленькая и бесконечно уставшая девочка, которую она так отчаянно пыталась истребить в себе. Я пытался на расстоянии передать ей свои чувства, поддержать ее, я непременно пришел бы ей на помощь в тот момент, если бы она попробовала противостоять ему.
Я видел, как она встала, а он в это время расплатился с официантом. Перейдя улицу, они пошли прямо в мою сторону, но я уверен, что он не заметил меня. Он наслаждался и, похоже, хотел, чтобы эта их прогулка длилась вечно. Он взял ее под руку, и она вновь переменилась прямо на моих глазах. По всему ее телу разлилась апатия, как у кролика под взглядом питона, готового к броску. Это повиновение, словно вызванное магическим заклинанием, охватило ее, как только он взял ее за руку. А он в этот момент перестал напоминать охотника. На его лице было написано спокойное удовлетворение. Походка его была мягкой и неторопливой – молодой человек на беззаботной послеобеденной прогулке. Он что-то говорил ей, и она кивала в ответ. Помню, я подумал тогда: как странно, кругом столько людей и никто ничего не замечает. Она даже не пыталась позвать на помощь. Она приняла все происходящее, как если бы это было волей Всевышнего.
Я мог бы наблюдать за ней часами. Мрачная участь, ожидавшая ее, словно была написана на ее лице, но при этом она оставалась самой прекрасной женщиной, которую мне доводилось видеть. Она могла бы вырвать у него свою руку, но вместо этого продолжала сохранять чудовищное безразличие. Мне с трудом удалось оторвать от них взгляд, чтобы продолжить действовать в соответствии со своим планом. Я собирался спасти ее от Минь Хо, а позже – вернуться за американцем.
Сначала по улице, затем – по набережной я кинулся в отель. Даже не оборачиваясь, я знал, что они идут сзади. Мне удалось пересечь вестибюль и проскочить мимо портье незамеченным. Взбежав на один этаж пешком, я вызвал лифт и поднялся в свой номер. Отперев дверь, разделявшую наши комнаты, я заглянул на половину вьетнамца. Раньше мне не приходилось бывать здесь, не стал я входить и теперь. Возможно, я боялся, что по возвращении он учует мой запах. На полу, рядом с кроватью, стояла его сумка. Я даже не заметил, что ее не было с ним минутой раньше. Ее вид словно загипнотизировал меня, я надолго застыл, не отрывая от нее глаз. Меня буквально раздирало желание взять ее и заглянуть внутрь, но время неумолимо уходило. Я закрыл дверь и проверил дырку, которую еще загодя прокрутил в тонкой перегородке. Я должен был слышать каждое их слово, чтобы в нужный момент быть готовым к действиям. Отодвинув в сторону стул, я засунул в отверстие бумажный шарик – светлая точка в стене не должна быть замечена с той стороны. Затем я ринулся в ванную, вытащил из бачка пистолет и вытер руки. Я уже отвык от тяжести этих игрушек. Вытерев оружие насухо, я привинтил к стволу глушитель и, усевшись на стул, принялся ждать. Не раз у меня перехватывало дыхание. Наверное, именно к этому мгновению я готовился всю свою жизнь.
Их не было целую вечность. В моем мозгу мелькали воображаемые картины того, как я буду спасать девушку, я пытался просчитать все возможные промахи и ошибки. Не мешало бы выпить и успокоиться, но я сдержал себя – мне понадобится ясная голова. Позвонив портье, я велел приготовить счет за номер – это не должно было показаться странным. Что касается моего друга, сообщил я, то он пока остается, а я через пару часов должен уехать – в пять тридцать у меня самолет на Лондон. Не могли бы вы позаботиться, чтобы ровно в четыре меня ждало такси? Я знал, что портье не обмолвится с Минь Хо ни словом.
И вдруг в коридоре послышались их шаги. Затем я услышал, как он отпирает дверь. Они вошли молча. Вытащив бумажный шарик из дырки, я стал прислушиваться. Наконец Минь Хо заговорил, но голос его был неузнаваем. Он говорил по-французски, и мне удавалось понимать очень немногое, но смысл его слов был ясен. Высокомерный железный голос Минь Хо превратился в бархатный – он умолял. Наклонившись вперед, я посмотрел в отверстие. Бернадетт, заледеневшая, сидела на кровати, а он, стоя перед ней на коленях, говорил. Голова его была опущена, голос звучал грустно, покорно и потерянно. Его речь напоминала монолог влюбленного и звучала как плач. Я знал, как звучит по-французски «луна», «зима», «любовь» и «небо», и теперь Минь Хо нанизывал их одно на другое – снова и снова, будто читал стихи. «Где вчерашнее небо?» – спрашивал Минь Хо, или что-то в этом роде. Я снова заглянул в отверстие. Бернадетт продолжала неподвижно сидеть, но от лица ее отлила кровь, словно Минь Хо насмерть перепугал ее, хотя он даже ни разу не повысил голос. Он любил ее. Вот что двигало им. Может быть, ей вовсе ничего и не угрожало.
