Линда Гиллард - Увидеть звёзды

Мемориал «Пайпер Альфа»

Воздвигнут в память 167 нефтяников, погибших 6 июля 1988 года в результате аварии на нефтяной платформе «Пайпер Альфа», в 120 милях от побережья Северного моря. Всем им не было и сорока лет. Число спасенных — 61 человек.

На южной стороне постамента, над изображением Кельтского креста, высечены имена 30 человек, чьи тела так и не были найдены. Под крестом вмурована в камень урна с прахом неопознанных жертв. На восточной стороне постамента высечены имена двух моряков, жителей рыбацкой деревушки Сандхавен, которые самоотверженно пытались спасти своих товарищей, но тоже погибли.

В ряду техногенных катастроф в открытом море катастрофа на платформе «Пайпер Альфа» была самой масштабной. После этой беспрецедентной трагедии лорд Куллен провел скрупулезный опрос общественного мнения, на что было потрачено 188 дней. Вердикт возглавляемой им комиссии гласил: необходимо усилить меры безопасности на подобных сооружениях и неукоснительно их соблюдать. Мемориал создан с одобрения семей погибших. Его автор — художница Сью Джейн Тейлор. Скульптуры были выполнены в Шотландской скульптурной мастерской «Ламсден» и отлиты в городе Хай-Ваймкомб. Средства на осуществление проекта были предоставлены как частными лицами, так и общественными организациями. Список жертвователей занесен в Памятную книгу «Абердинской художественной галереи».

Открытие Мемориала произошло 6 июля 1991 года. Чехол с памятника был снят Ее Величеством королевой Елизаветой и королевой-матерью.

Выдержав почтительную паузу, Луиза обернулась к Марианне:

— Все как всегда?

— Да. Возвращайся через час, и пойдем пить кофе. Как тебе такой план?

— Замечательный. Поброжу по парку, найду скамейку в тенечке. У меня с собой есть книжка.

— Только сначала посмотри, есть ли тут поблизости свободная скамейка, не хочу сидеть с кем-то еще.

Пока Марианна примеривалась, как бы ей половчее ухватить трость, Луиза осмотрела весь парк, практически пустой. На глаза ей попалось кое-что примечательное, и сердце сразу бешено забилось, но голос ее был идеально спокойным, когда она докладывала Марианне обстановку:

— У Мемориала стоит старушка, тоже с палочкой, имей это в виду. И слева, в дальнем углу, сидит какой-то мужчина. Так что все остальные скамейки в твоем распоряжении.

— Спасибо. Ты меня утешила.

— Сейчас десять. Приду через час. Если возникнут какие-то сложности, звони.

Марианна

Это уже привычный ритуал, я приезжаю сюда каждый год начиная с девяносто первого года, когда памятник открыли. Мемориальный розарий представляет собой площадку, состоящую из отдельных квадратов. В середине широкая брусчатая дорожка, по которой можно пройти к расположенному в центре его Мемориалу. Это я и проделала, как всегда. Нащупав гладкую гранитную плиту, ту, на которой увековечено имя моего мужа (наверное, золотыми буквами), нашла строки. Я точно знаю, где эта строка. Каждая строка состоит из имени и числа, обозначающего возраст. Мои пальцы обводят знакомые высеченные слова и цифры:

Чем старше становлюсь, тем острее чувствую, насколько они все были молоды. В Абердине, как только речь заходит о «Пайпер Альфа», тут же раздается: «Такие молодые». Да, почти все. Некоторым было едва за двадцать. Женщины, пережившие это, даже те, у кого не погибли близкие, до сих пор не могут удержаться от слез, вспоминая. И я рада, что они плачут. Значит, погибшие не забыты.

Мемориал не корежат всякие недоумки, не пачкают надписями. Абердинцы этим очень горды, считают это еще одним подтверждением истинности людской любви и скорби. В душе города останется шрам от этой раны, во всяком случае, до тех пор, пока будут живы очевидцы трагедии, произошедшей в ночь на 6 июля 1988 года.

Я пробежалась пальцами по соседним строчкам, читая имена других. Или просто их погладила, не читая? Ведь за все эти годы я успела запомнить тех, кто оказался в списке поблизости от Харви. Подняв руку над головой, я могла дотянуться до ботинка одного из нефтяников, одного из троих, их столько на постаменте. Это тоже уже стало ритуалом — коснуться носка бронзового ботинка. Конечно, хорошо бы обследовать весь памятник, пропустить через сердце то, что выражено в этих трех фигурах. Но приходилось довольствоваться изучением ботинка. И, прикоснувшись к холодной бронзе, я всякий раз вспоминаю Билла Баррона, который позировал скульпторше. Это один из тех, кому удалось спастись. И еще я думаю в этот момент вот о чем: становится ли с годами чувство вины перед погибшими (он-то выжил!) менее тяжким?

Подумав про бремя вины, я вспомнила Кейра. Я старалась вообще изгнать его из памяти, но именно в этот момент малыш решил повернуться. Я замерла, одной рукой опершись на гранитный постамент, другую прижав к животу, подождала, когда сын угомонится. Обошла со всех сторон памятник, потом вернулась вспять. Остановилась понюхать розы, их тут было целое море, благоухали во всю мощь. Осторожно провела рукой по одной розочке, и лепестки ее посыпались на землю сквозь мои пальцы. Лепестки со второго цветка я сумела удержать, сложив ковшиком ладонь. Достала из сумки конверт, вытряхнула туда лепестки. Высушу и положу в широкий бокал, несколько таких уже выстроились на полке у меня в комнате. Тоже многолетний ритуал.

Я двигалась по брусчатой дорожке назад, в сторону входа. Резко свернув налево, пошла по травке, нащупала тростью скамейку. На всякий случай тихонько спросила: «Тут свободно?» Никто не ответил, и я села, сложив трость. Я знала, что впереди передо мной памятник. Я не слышала, чтобы кто-то еще входил в парк. А старушка, про которую говорила Луиза, вероятно, уже удалилась. По-моему, я минутой раньше слышала ее шаги и постукивание палочки о брусчатку, значит, теперь я тут по идее была одна.

Сидя в парке, ощущаешь, что ты на открытом пространстве и в то же время как бы в огромной комнате. Потому что со всех четырех сторон стены живые изгороди. В изгородях копошатся птицы, шуршат от ветра листья, падают с веток капли, если прошел дождик. Комната без крыши, под открытым небом, поэтому над головой тоже разные звуки, в основном стрекот вертолетов, который жены нефтяников не могут слышать без содрогания. В то утро вертолеты, слава богу, не летали, из глубин зеленого лабиринта доносились только крики павлинов и звенящие счастливые голоса детей.

Я привычно прижала ладонь к животу, мне всегда казалось, что так я успокаиваю сына. И только сидя тут на скамейке, я поняла, что этим жестом я успокаиваю себя. Чтобы еще раз ощутить, что я не одна. Теперь совершенно исчезло чувство одиночества. Даже когда ребенок не шевелился, я ежесекундно помнила о его существовании. А как не помнить, если он заставил меня медленнее двигаться и так преобразил мое тело? Честно говоря, я не узнавала себя в этой погрузневшей и покруглевшей особе. Я продолжала пухнуть и, если натыкалась рукой на выпятившийся живот или на пышные груди, впадала в изумление. Даже ступни стали больше, так мне казалось. Оттого что ребенок всегда был со мной, меня не оставляло чувство, будто он постоянно смотрит на меня изнутри. Поэтому я почти сразу распознала, что смотрят на меня не только изнутри, но и снаружи. Да, я ощущала, что в парке есть кто-то еще и этот кто-то за мной наблюдает. Вдруг накатило прошлое: померещилось, что этот кто-то — Харви, он тут, в парке. Вот такое наваждение, хотя я точно знала, что ничего подобного быть не может. Харви либо задохнулся от дыма, либо сгорел, либо его разорвало при взрыве. Вполне вероятно, что произошло и первое, и второе, и третье. Даже тела тогда не нашли. Муж мой остался в Северном море, и тут в парке — ничего от Харви, только имя, высеченное на граните.