Нора Робертс - Ночные кошмары

Он нажимал на кнопки панели управления охранной сигнализацией.

– Недавно поставили. А я все время забываю. Если сирена завоет еще раз, соседи меня линчуют. Уф-ф… – Он перевел дух, когда загорелась зеленая сигнальная лампочка. – Еще одна маленькая победа человека над машиной. Садись.

– Я не могу остаться, Ной.

– Угу. Пока я налью нам по бокалу вина, будь добра придумать причину, почему ты не можешь посидеть пятнадцать минут после того, как вела машину вдоль всего Тихоокеанского побережья.

– Меня ждут тетя и дядя.

– Сию минуту? – спросил он с кухни.

– Нет, но…

– Раз так, подождут. Хочешь чипсов? Кажется, у меня где-то были.

– Нет. Я не голодна. – Раз уж она здесь, почему бы не выпить из вежливости?

Оливия подумала, что в гостиной слишком мало мебели. Сразу было видно, что здесь живет одинокий мужчина. Впрочем, надо признать, мебель подобрана со вкусом. Тут она вспомнила, что его дом недавно разгромили. Теперь понятно, почему у комнаты такой вид, словно в ней еще не жили.

– Я рада, что с твоим другом все обошлось.

– Первые два дня было хуже некуда. Но сейчас действительно все в порядке. За две недели он успел разбить себе череп, влюбиться и обручиться. Впрочем, не настаиваю на том, что порядок событий был именно таков.

– Рада за него. Во всяком случае, за второе и третье.

– Сегодня утром мы ездили покупать ей кольцо.

– Мы?

– Он нуждается в руководстве. Давай выпьем за Майка.

– Давай. – Она чокнулась с ним, сделала глоток и подняла бровь. – «Пуйи-Фиссе» в будний день? Неплохо. На его лице вспыхнула улыбка.

– Ты разбираешься в винах?

– Должно быть, в этом виноваты мои итальянские предки со стороны бабушки.

– Ну да. Сами Макбрайды разбираются только в ирландском портере.

– Наверно. – С ним было легко и уютно. Даже чересчур. Как в старые добрые времена. – Будь добр, позвони…

– Давай выйдем на галерею. – Ной взял ее за руку и повел к раздвижной двери. Черта с два он позволит ей быстро улизнуть… – Слишком рано для заката, – продолжил он, отпустив Оливию только тогда, когда дверь подалась. – Тебе придется вернуться. Это незабываемое зрелище.

– Я уже видела закаты.

– Но не отсюда.

С океана дул теплый ветерок, принесший с собой запах соли и свежести. На берег набегала ярко-голубая волна, отступала и набегала снова.

– Ничего себе задний двор…

– Я подумал то же самое, когда увидел твой лес. – Он оперся спиной о перила и не сводил с Оливии глаз. – Лив, хочешь поиграть на моем дворе?

– Нет, спасибо… Ты умеешь подбирать цветы.

– Это говорит о том, что у меня чувствительное сердце.

– Это говорит о том, что у тебя есть чутье на красоту и гармонию.

– Да, но научился я этому из-за досады и сострадания. Моя мать всегда что-то сажала, а потом убивала. Когда она входила в детскую, растения начинали дрожать и вопить. Клянусь, однажды я слышал, как кореопсис крикнул: «Нет, нет, только не я! Пусть это будут маргаритки Шаста!» Я не мог этого выдержать, – продолжил он, когда Оливия засмеялась. – Мне начали сниться кошмары, во время которых все убитые ею растения воскресали – побуревшие, вялые, поломанные, покрытые пылью, – вставали, опираясь на корни, и выстраивались в армию мщения. Вспоминая об этом, я пугаюсь до смерти.

– Как натуралист, могу заверить, что ты в безопасности. По крайней мере, до тех пор, пока они живы.

– Ты меня успокоила. – Он провел пальцем по ее руке рассеянным жестом мужчины, привыкшего прикасаться к женщине. Она сделала шаг назад. То был жест женщины, не привыкшей к прикосновениям.

– Мне действительно нужно ехать. Я позвонила дяде Дэвиду из Санта-Барбары, так что они меня ждут.

– Сколько ты пробудешь здесь?

– Несколько дней.

– Пообедай со мной до отъезда.

– У меня будет много дел

– Пообедай со мной до отъезда, – повторил Ной и снова прикоснулся к ней, на этот раз дотронувшись до подбородка. – Мне нравится видеть тебя. Ты хотела начать с нуля. Дай мне шанс.

Оливия прекрасно представляла себе, как это будет. Они будут стоять рядом, на небе будет гореть закат, откуда-то будет доноситься музыка – медленная и одновременно тревожная. И пока темно-красное солнце не опустится в море, он будет прикасаться к ней так же, как когда-то. Держать за подбородок. И целовать ее – так же, как когда-то. Медленно, умело и эротично.

А ей будет все равно, теперь – все равно.

– Тебе нужен рассказ. – Она увернулась от его руки. – А я еще ничего не решила.

– Мне нужен рассказ. – Хотя в его глазах загорелся гнев, тон остался спокойным. – Но сейчас я говорю о другом. Я сказал, что мне нравится видеть тебя. И рассказ здесь ни при чем. Я думал о тебе, Оливия.

Ной сделал шаг, и Оливия оказалась между ним и перилами.

– Думал годами. Может быть, даже против своей воли. Хотя ты ясно дала понять, что предпочла бы, чтобы я не думал о тебе вообще.

– Мои предпочтения не имеют значения. – Он стоял слишком близко, и к раздражению Оливии добавлялось возбуждение.

– Тут я с тобой согласен. – Он поставил бокал на перила. – Знаешь, о чем я подумал, когда вернулся и увидел тебя в саду? Вот о чем.

На этот раз все получилось очень быстро. Она ощутила укол гнева, когда губы Ноя припали к ее губам, и укол раздражения, когда его кулак уперся ей в спину. Но ощущение желания, переполнявшего его тело и передававшегося ей, было намного сильнее всего остального.

Это желание было таким же примитивным, как окружавшая ее природа. Таким же стихийным, как океан, плескавшийся за их спинами. И таким же неодолимым, как ее желание. Неужели она всегда желала его? И это желание всегда было таким диким?

Она обязана уступить ему. Если не хочет умереть с голоду.

«Это судьба», – поняла Оливия и бросилась в пропасть. Ее пальцы вплелись в густые выгоревшие на солнце волосы, язык коснулся его языка. Обжигающее пламя, бушевавшее в крови, говорило Оливии, что она живая и может получить все, что хочет.

Ее пылкий ответ пробудил в Ное небывалые силы. Вкус ее губ заставил забыть все остальное. Хотелось съесть ее, вырывать куски плоти и жадно поглотить ее всю, без остатка, вобрать в себя, только так он сможет утолить обуревавший его дикий голод.

Но чем больше он брал, тем сильнее жаждал.

Наконец Ной отстранился, чтобы увидеть ее лицо, залитое густым румянцем, и лихорадочно блестящие глаза.

– Если хочешь, чтобы я поверил, будто ты злишься, то перестань мне отвечать.

Оливия подумала, что гнев – наверно, единственное чувство, которого она не испытывает.

– Отойди, Брэди.

– Слушай…

– Подожди. – Она перевела дух и положила руку ему на грудь. – Подожди минутку…