Жестокая болезнь (ЛП) - Вольф Триша

— Если ты не знаешь, как, тогда ты чертовски глупа. Потому что у этого парня на лице написано, как он хочет, чтобы ты им воспользовалась.

Мама вздыхает.

— Блейкли, ты, прихрамывая, бродила по моей террасе, на тебе ожерелье из синяков, которые могли появиться только от секса.

— Грубого, грязного секса, — парирует Рошель.

— Он позвонил мне сегодня утром, беспокоясь о тебе, — говорит мама. — Это значит, что вся власть в твоих руках…

— Яйца, — перебивает Рошель. — Яйца в ее руках, Ви, — она подмигивает мне, прежде чем надеть солнцезащитные очки.

Ванесса издает нетерпеливый звук.

— Постарайся наслаждаться той частью жизни, которая не сводится только к работе и мести, — говорит она. — Развлекайся. Только не подпускай его близко к прессе.

Другими словами, Ванессу Вон очень мало волнует мужчина в ее доме. По правде говоря, сейчас мама меня пугает больше, чем Алекс или даже Мэнский ангел. И я почти уверена, что ее последнее заявление было завуалированной угрозой заставить Алекса замолчать.

Она целует меня в щеку, затем маска Ванессы возвращается на место, когда она поворачивается, уходя в дом. Но на мгновение она позволила мне увидеть заботливую и бесстрашную женщину, и именно по этой причине я поворачиваюсь к Рошель и говорю:

— Она доверяет тебе.

— Как и тебе, милая. Женщины в этом городе держатся вместе. Слишком много привилегированных мужиков. Мы не позволим одному высокомерному пенису разрушить твою жизнь.

Возможно, это самая милая грубая вещь, которую она когда-либо говорила мне.

— И этот пенис не один, — говорю я, бросая взгляд на Алекса, стоящего возле стеклянной перегородки в садовой комнате. Смотрю на Рошель. — Увези маму из города на следующие две недели.

— Чтобы ты навлекла на себя еще больше неприятностей? — она приподнимает подведенную карандашом бровь.

— Чтобы я знала, что она в безопасности.

Плотно сжав губы, Рошель кивает.

— Конечно, милая. Я знала, что где-то под этими упругими сиськами у тебя спрятано сердце.

— Да, кто бы знал, — невозмутимо отвечаю я.

Она целует меня в другую щеку, прежде чем уйти вслед за Ванессой.

— О, небольшой совет, что бы ты ни задумала, — она поворачивается, — врагов много, когда дело касается денег. Держи своих врагов на расстоянии, и если они перейдут черту, звони мамочке, — она хихикает, направляясь в пентхаус.

Я упираю руки в бока и смотрю на раздавленный одноразовый телефон. Если бы моя мама и Рошель знали всю правду, их советы были бы совсем другими… и Алекс мог бы оказаться погребенным под розовым кустом Ванессы.

Однако для одного дня уже достаточно признаний и откровений.

Рубцовая ткань на моей ладони пульсирует, внезапно давая о себе знать. Я провожу большим пальцем по неровной коже, вспоминая свой разговор с Лондон и то, что она рассказала о телах — жертвах Мэри.

На меня нисходит странное спокойствие, похожее на тот момент, когда я придумываю идеальную схему мести клиенту, как будто все кусочки головоломки внезапно складываются воедино.

ГЛАВА 37

РАЗРУШЕННАЯ СТРАСТЬ

АЛЕКС

Я наблюдаю, как Блейкли входит в садовую комнату через стеклянную перегородку.

Вся такая красивая, едва сдерживая ярость, она говорит:

— Ты зашел слишком далеко, черт возьми.

Может быть.

Но она уже давно должна понять, что я пойду на все, чтобы защитить ее.

Заканчиваю срезать шипы на стебле, затем протягиваю ей красную розу.

— Мне нравится твоя мама, — говорю я, уходя от темы. — Не знаю, почему ты не проводишь с ней больше времени. Она очаровательна, — я оглядываю роскошную комнату с садом. — Ты выросла в богатстве, тебя окружали прекрасные вещи в жизни. Тебе это идет.

— Да. Все холодное, бесчувственное, поверхностное, — она выхватывает розу у меня из рук и бросает ее на пол из каррарского мрамора. — Такой личностью я была раньше.

— Я бы сказал, что ты до сих пор такая, — говорю я, откладывая ножницы, — учитывая, что ты хладнокровно ушла от меня этим утром, даже не написав любовное прощальное письмо.

— Это не шутки, Алекс. Ты вовлек мою маму.

Потираю рот рукой. Я не планировал вовлекать ее в это, но, оказывается, Ванесса Вон знает о своей дочери больше, чем думает ее дочь. После звонка Ванессу нельзя было успокоить.

Казалось, она на законных основаниях заботилась о благополучии своей дочери, хотя Блейкли заставила меня поверить в обратное. Честно говоря, я не был готов к тому авторитету, которым миссис Вон обладала в этой ситуации. Но, учитывая, что план Блейкли был фактически сорван, и Ванесса доверила ее мне, похоже, все складывается к лучшему.

— Я же говорил тебе, что явка с повинной — это не вариант, — в ответ на ее возмущенное молчание я заверяю: — Она будет в безопасности. Чем скорее мы решим проблему, тем скорее беспокойство твоей матери утихнет, и ее участие в дальнейшем не понадобится.

Черты ее лица суровеют, когда она делает шаг ко мне.

— Ты угрожаешь?

Оскорбление ранит.

— Я знаю, доверять сложно, но после прошлой ночи ты не должна подвергать сомнению мою мотивацию. Я бы никогда намеренно не причинил тебе боль, Блейкли.

— Доверять? — она прищуривает глаза цвета морской волны. — Ты установил шпионскую программу на мой телефон. Это, по-твоему, доверие?

Это отчаянная мера, на которую я был вынужден. Прошлой ночью я почувствовал ее неуверенность. С ее переменчивыми эмоциями я не мог рисковать потерять ее снова. И не мог рисковать тем, что она сделает именно то, что пыталась сделать сегодня утром, только не тогда, когда рядом сумасшедший серийный убийца.

— Я сделаю все возможное, чтобы защитить тебя, — говорю я. — Даже от тебя самой.

Она закрывает глаза и качает головой, демонстрируя свое разочарование.

— Во что ты вырядился?

Ее реплика сбивает меня с толку, и я оглядываю темно-серый костюм от «Версаче».

— Оделся для работы, в которую другие должны поверить. Что-то в этом роде. Теперь я твой адвокат.

— Ты настолько сбрендил, что даже сам больше не знаешь, кто ты такой.

Я обхожу скамейку и добираюсь до нее прежде, чем она успевает отпрянуть. Беру ее лицо в ладони, ловя ее взгляд своими.

— Я человек, который сжег свою жизнь ради тебя. Я человек, который без вопросов лишит себя жизни, лишь бы ты была в безопасности, и у меня не будет чувства вины или сожаления, потому что я ни перед чем не остановлюсь, чтобы мы были вместе.

Ее пристальный взгляд изучающе скользит по моему лицу, в глубине ее глаз мелькает паника.

— Ты все равно сумасшедший.

Мои губы растягиваются в кривой улыбке.

— Любовь — это безумие, детка.

Я сходил по ней с ума с того момента, когда у меня перехватило дыхание в баре, и с тех пор боролся с признанием того, что я принадлежу ей.

Зачем еще мы берем, крадем и вожделеем, если не для того, чтобы обладать человеком, который нас мучает?

Я взял. Я украл. Я возжелал ее.

Пытаясь освободить ее, лишь понял, какой я на самом деле жадный монстр. После того, как прошлой ночью она отдалась мне, я буду грабить и уничтожать, как мои предки-неандертальцы, лишь бы она была моей.

Буду тем злодеем, который ей нужен.

Я чувствую, как она сглатывает, провожу пальцем по всей длине ее шеи, любуясь синяками, которые я там оставил. Она чувствовала ту страсть между нами, и даже сейчас, при свете дня в садовой комнате ее матери, она не сможет этого отрицать.

— Я хочу, чтобы ты отпустил меня, — говорит она.

Я выдыхаю легкое проклятие.

— Или я мог бы взять тебя прямо здесь, на этой скамейке, — придвигаюсь ближе и покрываю поцелуями ее нежную кожу, вдыхая ее возбуждающий аромат, который проникает прямо в мой член.

— Ты такой грубиян, — говорит она, хотя я чувствую дрожь ее тела.

Я улыбаюсь, уткнувшись в ее шею.

— Мори мужчину голодом, и он превратится в дикого зверя, — я целую впадинку у нее на шее, выпрямляюсь и встречаюсь с ней взглядом. — Скажи, что хочешь меня.