Нам нельзя - Ольга Джокер
Я мотаю головой и вытираю навернувшиеся слёзы.
Тянусь к коньяку, делаю ещё один глоток. Легче не становится, но перебивает тошноту, которая то и дело подкатывает к горлу.
Я встаю со стула и нечаянно опрокидываю его на пол. Чертыхаюсь, поднимаю и иду к окну, чтобы подышать свежим воздухом. Меня ведёт от алкоголя и заносит в стороны. Глеб смотрит — я чувствую это каждой клеточкой своего тела.
Открыв настежь окно, упираюсь ладонями в подоконник. Делаю глубокий вдох, ещё один. Дождь уже прекратился, только капли с деревьев попадают на козырёк балкона. И запах такой сырой и летний… Мне нравится.
Я слышу, что Глеб тоже встаёт с места. За моей спиной его шаги. Кажется, он тоже пьёт. Ему сложно, как и мне.
От громкого звона стекла я резко вздрагиваю и оглядываюсь назад. Воронцов разбил пузатый бокал о стену! На полу сотни осколков, но его не задело.
— Что ты делаешь? — собственный голос звучит тонко и противно. Бесит.
Я полностью к нему поворачиваюсь, нервно кусаю губы и постоянно тяну вниз короткую футболку, которая чересчур открывает обнажённые ноги. Всё потому, что мне кажется, будто Глеб смотрит на меня с брезгливостью, как смотрел тогда и Рома.
Красивой синей радужки его глаз теперь не видно, она слилась со зрачком. Взгляд злой, полубезумный и пугающий. Таким я ещё никогда его не видела.
— Я хочу знать, Ника, — твёрдо произносит Глеб, шумно втянув носом воздух. – Иначе на хрена ты сюда приехала?
Я медленно облизываю губы, опускаю взгляд. Он прав. Он обязан знать всё. Но мне невыносимо говорить с ним о другом и смотреть при этом в глаза.
— Прости меня, пожалуйста… Я не хотела, чтобы так вышло.
С чего начать, совершенно не представляю, но Воронцов не даёт мне ни единой поблажки. Он зол и хочет получить ответ прямо сейчас.
— Рома был первым, кто сказал мне о том, что тебя задержали и взяли под следствие. Он сразу же обозначил свои намерения… Если я буду с ним, то тебя выпустят. Я послала его к чёрту и поехала к твоей сестре.
Кухня наполняется сигаретным дымом. Я смотрю под ноги и такой же нетвёрдой походкой возвращаюсь на своё место.
Воронцов подходит к окну, встаёт ко мне спиной. Теперь я могу поднять взгляд и посмотреть на него. Под белой футболкой перекатываются крепкие мышцы, он напряжён и хочет выпустить накопившуюся ярость наружу.
— Дальше, — командует он.
— Дальше я сломалась, Глеб. Ты находился в СИЗО, от тебя не было ни весточки. А ещё отец… Ты знал, что у него есть сын? Знал, конечно же… На меня столько всего навалилось, что в один прекрасный момент я просто поехала к Роме домой. Решила, что так будет проще для всех нас, ведь по моей вине ты оказался в изоляторе... Рома встретил меня на пороге, пригласил войти и стал звонить отцу. Я требовала гарантий — он клялся, что они у него есть. Я слушала его разговор и с каждой секундой понимала, что он блефует. Хотела развернуться и уйти, когда окончательно прозрела, но он не позволил… Я могу дальше не говорить?
— Нет, не можешь.
Шумно вдохнув, продолжаю.
— Я всегда была уверена в том, что он меня не обидит, пальцем не тронет без моего разрешения, но в тот день он, кажется, был под чем-то. Жаль, я не сразу это заметила. Рома умолял меня остаться и не отдавал ключи от квартиры. Прижимал к стене, целовал и раздевал, несмотря на мои протесты. К тому моменту я понимала, чем всё кончится… А он… он плакал и продолжал. Говорил, что я грязная… шлюха… Что у него встать на меня не может, потому что ему противно ко мне прикасаться после тебя и одновременно хочется. Он… поворачивал меня спиной, думал, что так будет лучше, затем злился на самого себя. А потом его резко отпустило...
Я делаю паузу и вытираю слёзы. Воспоминания атакуют с новыми силами. Всё, что я предпочла бы навсегда забыть, вновь впивается в память острыми шипами.
— Он стал одевать меня, потому что сама я уже не могла. Казалось, что часть меня умерла там. У него дома. Рома много плакал и обещал, что будет требовать от отца твоего освобождения, только бы я не расстраивалась. Он вызвал такси, проводил до двери. Помимо того, что я чувствовала себя грязной и униженной, я чётко осознавала, что в первую очередь предала тебя. Мне было противно. Тошно. Я хотела как лучше, а получилось как всегда. Я вышла от него другой, не той, что была раньше.
Слёзы струятся по лицу. Я не могу их больше контролировать и прятать.
— Рома позвонил мне на следующий день. Сказал, что поговорил с отцом, и тот пообещал всё исправить… Он раскаивался и просил прощения, но всё прибавлял, что я сама его спровоцировала. Весь следующий месяц я звонила ему, потому что тебя всё не выпускали... Но мой номер был добавлен в чёрный список. Больше мы не виделись...
— Ты говорила кому-нибудь об этом? — спрашивает Воронцов.
— Нет, — пожимаю плечами. — Зачем? Я ведь сама к нему пришла.
— Затем, блядь! — он несдержанно повышает голос. — Затем, что этот ублюдок чуть тебя не изнасиловал!
Я смотрю на него с замиранием сердца. В нём столько ярости и злобы, что мне становится страшно. Стало ли мне легче после рассказа? Нет, ни на грамм. А вот ему — в разы тяжелее.
— Я сама... Слышишь, я сама пришла... Не должна была, — говорю тихо. — Если ты ещё раз к нему прикоснёшься, я себе не прощу этого.
— Я не стану больше марать об него руки.
На кухонной столешнице начинает звонить его телефон. Глеб смотрит на экран, убавляет звук и устало произносит:
— Спать иди, Ника.
— А ты?
Он поднимает на меня свои синие глазища… и я всё понимаю без слов. Молча встаю с места и выхожу из кухни.
Хочется уснуть в его постели, но я прохожу мимо нашей бывшей спальни и иду в гостевую. Пока заправляю свежее постельное бельё, слышу приглушённый голос Глеба. Он долго разговаривает и что-то выкрикивает.
Укрывшись с головой одеялом, чувствую, что усталость всё же берёт своё. Я тут же закрываю глаза и крепко
