Пип-шоу - Изабелла Старлинг
— Но ты все равно потерял его, — протестовала я. — Ты все равно потерял родителя. Отца. Мне так жаль, Майлз. Мне так жаль, что тебе пришлось пройти через это.
Майлз посмотрел на меня странным взглядом, и в этот момент мы соединились на таком уровне, котором не было раньше, увидев потерю наших друзей и семьи в глазах друг друга и внезапно поняв, что мы действительно знаем, каково это, что значит потерять кого-то вот так, так внезапно, так окончательно.
— Спасибо, — тихо сказал Майлз, затем перевел взгляд обратно на окно. — Хочешь узнать больше, сладкая?
— Да, — прошептала я без колебаний. — Пожалуйста…
Глава 36
Майлз
Интуиция (сущ.) — найти что-то хорошее, не ища этого.
— …что было дальше? — спросила Бебе.
Ее голос был мягким, ничуть не назойливым, и я знал, что могу ей доверять. Бебе была первым человеком, которому я хотел открыть правду, и это шокировало меня. Но я должен был знать, что в конце концов это будет она.
— Вы были близки с мамой? — поинтересовалась она.
— Когда-то были, — ответил я. — Наверное, когда я был очень-очень маленьким. У меня есть несколько приятных воспоминаний о ней. Но после того, как все это дерьмо случилось с моим отцом, все пошло кувырком. У нас отобрали дом, и мы переехали к моей тете. У нее был полный дом детей, и она не очень-то заботилась о том, чтобы рядом были два лишних человека. Мы там долго не задержались.
— А что насчет компании твоего отца? — спросила Бебе. — Они когда-нибудь извинялись за несправедливое обвинение?
Мне нравилось, как она предполагала, что это неправомерно, без того, чтобы я говорил ей об этом. Я полюбил ее еще больше только за это.
— Это произошло позже, — я покачал головой. — Но нет, в то время это был настоящий гребаный бардак. Никто бы не взял маму на работу, только не с фамилией моего отца. А она отказалась избавиться от нее, сказав, что не собирается отказываться от его последней части. Но я думаю, что на самом деле это было потому, что ей нужен был повод пожалеть себя.
Бебе коснулась моей руки, и я отвел взгляд, когда она погладила мою кожу, ее прикосновение было таким сладким, таким чертовски нежным.
— Она нашла работу?
— Да, в этом убогом баре, — объяснил я с гримасой. — Это было чертовски ужасно. Парень там… владелец. Мама начала с ним встречаться, но он оказался плохим парнем. Она подсела на наркоту, потом на более сильное дерьмо. Она стала наркоманкой еще до того, как мне исполнилось пять лет.
Я не хотел ее жалости, но ее нежные ласки на моей коже все еще были так приятны, что едва мог попросить ее остановиться. И когда я это сделал, она проигнорировала это, продолжая нежно гладить меня, как будто пытаясь сказать мне, что все будет хорошо. И я позволил ей.
— Моя тетя выгнала нас, — продолжил я. — Примерно в мой день рождения. И мы переехали в этот захудалый трейлерный парк… Моя мама, я и тот парень. Но с тех пор все пошло кувырком.
— Ты ему не понравился? — догадалась Бебе, и я покачал головой.
— Нет, я ему действительно, бл*дь, не нравился, — подтвердил я. — И моя мама, и он, оба все глубже и глубже погружались в яму зависимости. Место, в котором мы жили… Оно не годилось для ребенка. Оно даже не подходило для гребаного человеческого существа. Это был бардак, гребаная свалка. Я пробирался через мусор, чтобы добраться до своей кровати, это было ужасно.
— Разве они не позаботились о тебе? — спросила Бебе дрожащим, обеспокоенным голосом. — Разве их не волновало, что о тебе не заботились должным образом?
— Если они и волновались, — продолжал я, — то они этого точно не показывали. Я жил в этой дыре с ними, пока мне не исполнилось двенадцать лет. Потом у моей мамы обнаружили рак.
Бебе ахнула от моих слов, и я ободряюще сжал ее руку. Теперь все было позади, но, если бы не призраки моего прошлого, я бы уже давно жил дальше.
— Она быстро умерла, — сказал я. — А ее парень становился все более и более агрессивным. Должно быть, прошло две недели после ее смерти, когда он выгнал меня. Мне было всего двенадцать лет.
— Майлз, — вздохнула Бебе, выражение ее лица выражало ужас.
Задним умом я понимал, насколько душераздирающей была эта история. Я знал, что так нельзя обращаться с детьми, да и вообще с кем бы то ни было. Но я никогда не рассказывал эту историю. Никогда ни с кем не делился болью своего прошлого. И почему-то это было похоже на гребаное облегчение. Как будто я наконец-то выдохнул после долгих лет задержки дыхания.
— Все в порядке, — сказал я. — Я провел на улице всего несколько ночей. Потом связался с тетей и переехал к ней на время. Но я уже был… в жопе. Сломлен. То, что произошло, сформировало меня, и это начало проявляться.
Вот тут-то и наступила трудная часть, и я почувствовал себя глубоко смущенным, вынужденный рассказать ей о своей мерзкой привычке. Но тут до меня дошло, что я оставил замусоренную комнату открытой, когда у меня случился приступ паники. Быстрый взгляд в коридор показал, что теперь она была плотно закрыта, нигде не было и следа моей слабости.
— Я так привык к этому, — сказал я дрожащим голосом. — Мусор, беспорядок. Когда я жил в трейлерном парке, было совершенно нормально находиться в окружении такого дерьма, и я… я думаю, часть этого осталась здесь. Чувствовал себя странно, если не был окружен этим… Если у меня не было уголка для себя, маленького уголка, где я мог бы спрятаться за грязью, как это было в трейлере.
— У тебя своя комната? — спросила Бебе, и я пожал плечами.
— Не совсем, в переполненном доме не было возможности сделать это, — объяснил я. — Но у меня был небольшой уголок в подвале, и он превратился из кладовки в чертову… святыню той жизни, которой я жил раньше. Нашел в нем утешение. Собирал использованные пивные банки, грязные гребаные коробки из-под пиццы, строил крепости из этого хлама. Я был подавленным ребенком, не знал, как взаимодействовать с другими.
— Ты чувствовал себя в безопасности? — поинтересовалась она, и я кивнул, не пытаясь скрыть удивление. Бебе поняла.
— Моя тетя узнала, — наконец, смог признаться я. — Вскоре после этого, может
