Мой худший друг - Мария Николаевна Высоцкая

Не хотел же рассказывать сегодня. Нужно было остаться в клубе. Не оставаться с ней вдвоем. Не думал, что так получится. Не предполагал…

Меня перетряхивает. Язык не слушается. Организм устраивает забастовку, чтобы официально сподвигнуть к молчанию.

– В ту субботу, когда мы поругались, я был у Короля, – говорю, а сам стараюсь на нее не смотреть. Куда угодно, только не ей в глаза.

– Я знаю.

Арина хмурится, а потом едва заметно улыбается. Чуть подергивает плечами, чтобы сбросить мои руки, которые мешают ей податься вперед.

– Да, но там Романова была, – пересиливаю себя и ловлю Аришкин взгляд.

Он обычный. Без удивления или негодования.

– Ты о том, что ты якобы с ней переспал? – смеется. – Она мне уже рассказала.

Арина что-то еще говорит, но меня стопорит. Я ее не слышу. Только слежу за шевелящимися губами.

Она знает? Знает и не сказала мне? Не поверила Романовой?

Я полнейший осел.

Шальная мысль проскальзывает в голове в ту же минуту. Можно смолчать. Можно не рассказывать. Романова ничего не докажет, а Аринка ей не поверит. Теперь уже точно. Даже Катьку можно вынудить молчать. И тогда все будет хорошо.

Не было ничего. Тупое помутнение, которое больше не повторится.

И будь на месте Арины другая, именно так я бы и сделал. Перешагнул и забыл.

Пересиливаю себя, чтобы посмотреть ей в глаза. Светлые, пылающие, доверчивые. Родные.

Тошно. Снова тошно от самого себя. Сглатываю, завожу ладонь ей за шею. Веду по теплой коже кончиками пальцев, чувствуя под ними мурашки.

– …такой бред, Тим.

Я могу сейчас все что угодно сказать. Все что угодно, потому что мне Арина поверит. Разлепляю губы. Скольжу рукой по ее предплечью, ниже. Переплетаю наши пальцы.

На долю секунды закрываю глаза.

– Не бред, – произношу громко. Отчетливо.

Разлепляю веки.

Арина меняется в лице. На нем все еще улыбка, но она медленно гаснет. Уголочки губ ползут вниз. Глаза тускнеют.

– Что? – переходит на шепот. Бросает взгляд на наши руки, пальцы переплетенные. Хмурится.

– Я… мы с ней. – Стараюсь подбирать слова, но толку? – Ты в ту ночь позвонила. В момент, когда… Я не знаю, возможно, – набираю в грудь больше воздуха. Назад пути нет. Просто соберись, тряпка. – Возможно, я бы с ней переспал?

Звучит как вопрос. Будто я у нее это спрашиваю. Не у себя. Потому что понятия не имею, что бы было дальше. Арина позвонила в момент, когда я еще не перешел черту.

Я был так зол, слишком зол. Остановился бы? Не знаю.

– С Яной?

Киваю. Чувствую, как слабеют ее пальцы. Она больше не отвечает на мои прикосновения.

– Она не врала, получается?

– Мы не переспали. Поцеловались только.

– Поцеловались? – переспрашивает совсем тихо. Я, наверное, даже не слышу. По губам читаю.

– Арина, я не знаю, как так вышло. Точнее, знаю, я разозлился. Мы поругались, я психанул, и… Прости, – выдаю на одном дыхании, продолжая смотреть ей в глаза.

В темные зрачки и светлые радужки, которые медленно застилает пелена слез.

– Я пойду, наверное.

Смотрит на дверь со стороны пассажирского сиденья, но при этом не шевелится. Не предпринимает ни одной попытки отстраниться или же слезть с моих коленей.

Атмосфера душит. Веет могильным холодом. Руки выкручивает. Все слова теперь пустые. Каждое прикосновение – удар тока. Меня передергивает, будто кто-то изощренно ломает кость за костью.

– Арин…

Понимаю, что сейчас заплачет. Губы кусает, пытается казаться сильной. Протягиваю руку.

– Не трогай меня, пожалуйста. Ладно? Не надо.

Слеза по ее щеке все-таки скатывается. Арина быстро ее смахивает. Отворачивается.

– Не плачь, Арин… – сглатываю вставший в горле ком.

Что говорить? Что, блин, вообще говорят в таких ситуациях?

Другая бы давно послала. А Громова продолжает дышать тут со мной одним воздухом.

– Я домой. Такси нужно вызвать, – хрипит ломаным голосом.

– Я тебя отвезу.

– Не надо. Я не хочу тебя видеть.

– Я просто отвезу. Ночь, Арин. Никаких разговоров и прикосновений не будет. Обещал твоему отцу, что верну тебя домой…

Слабо улыбаюсь. Она смотрит на дверь. Думает. Потом кивает.

– Никто не должен знать, Тим, – звучит примерно на середине пути. – Мне не нужны сплетни и грязь.

– Хорошо.

– Выполни, пожалуйста, мою просьбу. Я не хочу сейчас расспросов дома…

– Я провожу.

Сжимаю ее ладонь, понимая, что в последний раз. Облегчил совесть? Проще не стало.

Она кивает и резко выдергивает руку из моей. В спешке выбирается из машины. Как только оказывается на улице, несется к дому и падает у самого крыльца.

Блин! Ускорившись, иду туда.

Аринка сидит на дорожке и смотрит на свое разбитое колено.

Секунда. Две. Три.

Ее взгляд взметается вверх, сталкивается с моим. И именно в этот момент ее прорывает. Она начинает рыдать. Громко, до кашля. В какой-то момент накрывает рот ладонью, потому что начинает икать.

– Зачем ты это сделал? Зачем? – глотает слезы, продолжая сидеть на земле.

Опускаюсь на корточки, чтобы ее поднять, и мне сразу прилетает пара хаотичных ударов по плечам, груди, даже по лицу, кажется.

Пропускаю все это фоном. Подхватываю Громову под колени одной рукой, второй под спину. Поднимаю. Она больше не дергается, только плачет.

Прижимаю к себе крепче. Наверное, ей так только противней, но сделать я с собой ничего не могу. Беру по максимуму, как в последний раз…

Колено кровоточит. Приложилась она неслабо.

Захожу в дом. Внутри все еще есть жизнь. Голоса, смех. Не из гостиной, из кухни все это доносится.

Не разуваясь, иду вглубь дома, к лестнице.

Аринкина мать выпрыгивает как черт из табакерки. Не вовремя.

– Вы чего так рано?

Матерюсь про себя и медленно разворачиваюсь к