Нора Робертс - Право на мечту
– Нет, ты уже не прежняя Марго. – Энн подошла к дочери и обняла ее. – Но все-таки, конечно, что-то есть от той маленькой девочки, которой ты была когда-то. И откуда это в тебе? – пробормотала она. – Твой дед ловил рыбу. Твоя бабка мыла полы и стирала белье. – Энн взяла руку Марго в свою – узкая ладонь, тонкие пальцы, унизанные кольцами. – Рука моей матери была в два раза больше твоей. Большая, сильная, умелая. Как моя.
Она заметила, как удивилась Марго, и поняла, что впервые мать так легко заговорила о людях, о которых обычно не упоминала. «Наверное, я была эгоисткой, – подумала Энн. – Не вспоминала о них, чтобы не тосковать».
Сколько же она наделала ошибок! А ведь это ее единственное дитя… Как это ни трудно, но ошибки рано или поздно надо исправлять.
– Мою мать звали Маргарет. – Она откашлялась. – Кажется, я не говорила тебе об этом. Она умерла через несколько месяцев после моего отъезда из Ирландии. И я чувствовала себя виноватой, потому что меня не оказалось рядом с ней, когда ей было плохо. Я даже не могла приехать попрощаться с ней! Наверное, поэтому я не рассказывала о ней ни тебе, ни кому-нибудь другому… Но, думаю, ей было бы грустно об этом узнать.
– Мне очень жаль, мам, – больше Марго ничего не могла сказать. – Очень.
– Мне тоже. Ведь она так любила тебя маленькую!
– А какая… – Марго запнулась: она боялась задавать вопросы, боялась, что снова не получит на них ответа.
– Какая она была? – Энн тихо улыбнулась. – Когда ты была маленькая, ты спрашивала меня о таких вещах постоянно. А потом перестала спрашивать, потому что я на эти вопросы не отвечала… А надо было отвечать!
Она отвернулась к окну, выходившему на запруженную машинами улочку. Грех ее был в трусости и в чрезмерной заботе о себе! И если искупить его можно, только вытерпев боль воспоминаний, что ж, это не так уж и много.
– Я не делала этого раньше, потому что запретила себе оглядываться назад. – Энн обернулась и подошла к дочери. – Потому что считала, что главное – воспитать тебя, а не рассказывать тебе о людях, которых больше нет. А ведь, наверное, воспитание в том и состоит…
Марго мягко коснулась ее руки.
– Так какая же она была?
– Она была хорошей женщиной, Марго. Трудолюбивой, но не трудной. Любила петь и всегда напевала за работой. Она любила цветы и выращивала их. Еще она научила нас любить свой дом и гордиться им. Она с таким выражением лица ждала отца с моря… Только став взрослой, я поняла, что оно означает.
– А дед? Он каким был?
– Большой, с громким голосом. Обожал ругаться, и мама всегда ему за это выговаривала. – Энн улыбнулась своим воспоминаниям. – Он возвращался домой, пропахший рыбой, морем и табаком, и рассказывал нам всякие истории. Он был замечательным рассказчиком!
Энн смахнула со стола крошки.
– Ты была названа в честь моей матери. Отец тоже иногда называл ее Марго – когда хотел поддразнить. Но ты на нее не очень похожа. Впрочем, как и на меня. Только глаза… Не цвет их, а разрез. И взгляд бывает порой совсем как у нее – упрямый, пристальный. Но цвет – как у отца. В его глазах можно было утонуть. И как они сияли! Ослепительно!
– Ты никогда мне о нем не говорила…
– Потому что это тоже было больно вспоминать. – Энн устало опустилась на стул. – Наверное, я не должна была лишать тебя хотя бы воспоминаний. Но я хранила его для себя! – Голос ее задрожал. – Только для себя! И забрала у тебя твоего отца…
Марго судорожно вздохнула. Ей казалось, что грудь ее придавлена чем-то невыносимо тяжелым.
– Я всегда думала, что ты его не любила…
– Не любила?! – переспросила Энн изумленно, а потом расхохоталась. – Пресвятая Дева, это я-то его не любила? Да во мне было столько любви, сколько могла вместить душа! Стоило мне взглянуть на него, и сердце готово было выпрыгнуть из груди. А когда он брал меня на руки, у меня кружилась голова просто от его запаха. Я помню этот запах до сих пор. Пахло сырой шерстью, рыбой и мужчиной.
Марго попыталась представить себе мать молодой, смеющейся, безумно влюбленной в человека, держащего ее в своих объятиях. Но это оказалось довольно трудно.
– Я думала… мне казалось, что ты вышла за него, потому что должна была это сделать.
– Конечно, должна была! – начала было Энн и осеклась. – А, ты про это… Да мой отец из него бы всю душу вытряс! Не то чтобы Джонни не делал попыток… – добавила она с лукавой улыбкой. – Он ведь был мужчиной, а у них свои принципы. Но и у меня были принципы, так что на брачную постель я вошла девственницей, хоть и сгорающей от желания.
– Так, значит… – Марго взяла бокал с шампанским, сделала глоток. – Так вы не из-за меня поженились?
– Поженились мы из-за меня! – В голосе Энн звучала гордость. – Боже, мне до сих пор в голову не приходило, что ты можешь так думать!
– Ну а потом? Тебе ведь, наверное, было страшно тяжело! Ты была так молода, – попыталась объяснить Марго. – В незнакомой стране, одна, да к тому же с маленьким ребенком на руках.
– Ты никогда не была для меня бременем, Марго. Иногда, конечно, бывало трудно, – добавила она с легкой усмешкой, – но бременем ты не была. И ошибкой юности – тоже. Так что выкинь эти мысли из головы. Мы должны были пожениться, Марго, потому что любили друг друга. Безумно, отчаянно любили! И ты – дитя этой любви.
– Мамочка, прости меня, пожалуйста! Мне очень жаль…
– Жаль? Да за четыре года я получила столько счастья, сколько другим женщинам за всю жизнь не выпадает!
– Но ты потеряла его…
– Потеряла. И ты тоже. Ты знала его так недолго, но он был отличным отцом. И, Боже мой, как же он тебя любил! Он часто смотрел на тебя спящую, а потом осторожно, словно боялся разбить, проводил пальцем по твоей щеке. И улыбался при этом во весь рот. – Энн прижала руку к губам, потому что эта картина до сих пор стояла у нее перед глазами. – Прости, что я раньше тебе об этом не рассказывала!
– Ничего. – Дышать стало легче, но ужасно хотелось плакать. – Хорошо, что ты рассказала мне об этом сейчас, мама.
Энн прикрыла глаза. Как только сердце может вмещать столько любви, радости и горя?!
– Он любил нас обеих, Марго. Он был очень хороший человек и добрый; и мечтал о том, как мы будем жить все вместе, как у нас будет много детей… – Она вытащила из кармана платок и вытерла слезы. – Глупо плакать об этом через двадцать пять лет.
– Не глупо! – Для Марго все это было откровением, удивительным откровением. Если четверть века спустя есть еще горе, значит, была и любовь. Настоящая любовь! – Просто, если тебе тяжело, мы можем об этом больше не говорить.
Но Энн покачала головой. Надо рассказать все до конца, это ее долг перед дочерью.
