The Мечты. Соль Мёньер (СИ) - Светлая Марина

Потом они неспешно брели по набережной вдоль моря, иногда обмениваясь какими-то короткими фразами. И наблюдали за народом, все еще шастающим туда и обратно в неистовом порыве празднования Нового года. И ноги несли их куда-то до тех пор, пока не привели к калитке старого дома, вмещавшего двенадцать квартир. И одиннадцать семей, каждая из которых чем-то очень важным занята в эту ночь. У бабы Тони наверняка работает телевизор. Она смотрит очередной «Голубой огонек» и возмущается происходящему на экране. Клара, давным-давно не Буханова, со своим нынешним супругом Евгением Филипповичем уже отужинала и улеглась спать. Ведь завтра вставать рано, кормить кошек. А потом еще обоим ехать к Бухану в соседний городок. Он накануне по пьяни ногу сломал и даже жрать себе приготовить не мог, а тут, как назло, Новый год. И как его бросить? Поди ж не собака, жалко. Климовы наприглашали гостей, среди которых и бузотер Василий со своей Нюрочкой. До сих пор шумят, но судя по тому, что Василий завел «Клен» на гитаре, скоро уже разойдутся, по счастью, на сей раз никого не покалечив. Чернышева, разошедшаяся в минувшем году со своим Чернышевым, провела новогоднюю ночь с новым замечательным мужчиной – отбитым мужем собственной подружки. Но чем эта Санта-Барбара закончится, пока что не знала даже баба Тоня, хотя и каркала, что точно не добром. А вот окна исторички Анны Макаровны были темными. Она уехала на все праздники к дочери-археологине в столицу. И там у нее планировалась очень мощная культурная программа с походами в театр, в филармонию и в музеи, о которой она долго мечтала, приговаривая: «Ну разве в нашем Солнечногорске можно образованному человеку удовлетворять свои запросы?»

В конце концов, пирамиду Маслоу никто не отменял.

Калитка негромко скрипнула. И Реджеп с Таней вошли во двор, мигавший цветными лампочками. Накануне днем Шеф, чтобы отвлечься от мучительного ожидания вечера, с Гариком Климовым растягивали по нему гирлянды, оборачивали ими скульптуры, деревца и даже фонтан. Выглядело и смешно, и нарядно. Как только народ ни извращается на рождественских каникулах... в конце концов, это единственное время, когда даже взрослые могут побыть детьми. Не считать «калолии» и радоваться такой ерунде, как лампочки, мерцающие в темноте.

А еще немного позже, вручив неожиданно нежной и задумчивой Тане, замершей у окна его комнаты, большую чашку чаю, Реджеп с улыбкой спросил:

- Устала?

- Нет, - качнула Таня головой и взяла у него чашку. Сунула нос в ароматный пар, поднимающийся из нее. – Твоя Жюли не появится? Я так и не поняла, где она.

- Не появится, не волнуйся. Она еще вчера ушла, больше не придет. Джаным...

- Включи, пожалуйста, лампочки.

- Сейчас.

Он повернулся к розетке. Воткнул в нее вилку. И комната осветилась матовым желтоватым светом. А потом щелкнул выключателем. И здесь тоже стало волшебно. Впрочем, наверное, волшебство жило в этом доме с того дня, как Таня пришла к нему впервые.

- Я подписался на тебя в Инстаграме, - сказал Реджеп, снова приблизившись.

Она уставилась на него ошеломленным взглядом, обдумывая услышанное. Виртуальный мир, оказывается, так же тесен, как и реальный.

- И как тебе? - улыбнулась Таня, приходя в себя.

- Понравилось... мне давно в рекомендациях лезло... наверное, по номеру телефона. А потом я увидел пост из «Утиной охоты» и понял. Понравилось. А про нас напишешь?

- Что именно? – она хитро прищурилась.

- Что-нибудь хорошее. Про одного повара, который хотел анчоусную, а в итоге готовит рыбу по-французски. И про себя. Не знаю... про сыроварню, про тыквы... про Маффина. У тебя хорошо получается рассказывать, джаным.

- Я тебе не джаным, - рассмеялась Таня.

- Для меня – самая настоящая джаным. Душа моя. Мое сердце. Моя милая. Продолжать?

Она отставила кружку на подоконник, положила руки ему на плечи и коротко прошептала:

- Да.

Он медленно кивнул. Его ладони легли ей на талию. В окне можно было увидеть лишь два силуэта, мужской и девичий, оттеняемых тусклым мерцающим светом, если бы было кому смотреть. Но совершенно точно никто, кроме нее, не услышал бы, как он сказал:

- У нас есть обычай. Невеста жениха на сватовство поит соленым кофе. Каюсь, я все сделал наоборот, и соленый кофе пила ты.

- Вот за это ты и получил тыкву!

- В смысле?

- У нас тыква достается тому, кому отказывают.

Реджеп негромко рассмеялся. Наклонился, коснулся губами кончика ее носа, не самого изящного, как мы говорили ранее, но чрезвычайно милого. И уточнил:

- Так значит, ты мне отказала, джаным?

- И даже не один раз, - подтвердила она самым довольным тоном. За что немедленно была поцелована, и на сей раз – в губы. Настойчиво и уверенно. Горячо. Так горячо, что внутри, где-то глубоко-глубоко, в таких глубинах, о существовании которых она и догадывалась-то с трудом, что-то начало потихоньку плавиться. И это было не плохо. Это было очень хорошо.

Потом он прижался лбом к ее лбу и прошептал:

- А теперь?

- Теперь?.. – она устроила голову у него на плече и, прикрыв глаза, задумалась. – Теперь для тыкв не сезон.

- То есть ты подумаешь?

- О чем?

- О никяхе.

- Что-что?

- Ничего. Потом расскажу, - усмехнулся он и зарылся носом в ее волосы. А после подхватил Таню на руки и закружил по комнате.  

Она смеялась и болтала босыми ногами в воздухе. «Клен» за стенкой смолкнул. Соседи вывалили в подъезд, очевидно, расходясь. Но они с Реджепом совсем их не слышали. Они слышали только друг друга. И видели только друг друга. И больше ничего.

- Кстати, - напустила на себя Таня серьезный вид. – У тебя сегодня выходной. Что будем делать?

- Спать, гулять, разговаривать, есть... Все, что вздумается, - заявил он, и они приземлились на диван. Таня так и осталась на его коленях, обнимая за шею, и, шалея от счастья, Реджеп прижимал ее к себе. – Пойдем к морю. Потом я отведу тебя к старому маяку и покажу по пути закусочную... она ужасная... такая древняя деревянная будка... возле дороги. И ни за что нельзя догадаться, что там жарят самые вкусные на свете чебуреки. Они татары. Семейный рецепт у них... ты когда последний раз чебуреки ела?

- Вполне возможно, что я их вообще никогда не ела, - радостно рапортовала Таня.

- Не любишь уличную еду?

- Да нет… Просто повода не было.

- Значит, завтра будет повод, - мягко сказал он.

И потом они снова целовались.

И целовались.

И целовались.

И говорили обо всем, что приходило в голову. И молчали, обнявшись. И гладили пальцы друг друга. И прислушивались к дыханию. До тех пор, пока Танино не стало тихим-тихим, почти неслышным. И Реджеп понял, что она так и заснула, прижав головку к его плечу, а ладошку вложив в его руку. И было в этом что-то непередаваемо трогательное, отчего он впервые за долгое время подумал, что вся его эпопея с Францией, Стамбулом, возвращением в Солнечногорск – все это стоило того, чтобы он, то ли турок, то ли не пойми кто, человек застрявший между культурами и цивилизациями, однажды нашел одну-единственную, совершенно свою Таню.

Поцеловав ее в лоб, он вдруг улыбнулся. Потом освободил свою руку из Таниных расслабившихся пальцев, сунул ее в карман брюк и вытащил оттуда шкатулочку. Осторожно, чтобы не разбудить, раскрыл. И оттуда в желтоватом свете лампочек ему своими зелеными глазками блеснула золотая рыбка. Реджеп вынул ее и осторожно взял Танину ладошку. Надел рыбку на безымянный пальчик. И теперь та очень органично и правильно обвивала его нижнюю фалангу.

Реджеп удовлетворенно усмехнулся, устроил руку под Таниной шеей так, чтобы ей удобнее было спать. А потом сам откинул голову на спинку дивана. Эта «нелепая» ночь подходила к концу, чтобы уже очень скоро забрезжить первым рассветом нового года, который они встретят вдвоем.

Едва Таня раскроет глаза. Улыбнется. Потянется ладонью к его покрытой рыжей бородой щеке. И заметит на пальце колечко. Ей оно тоже блеснет зелеными глазками, доказывая, что мечты сбываются даже тогда, когда не представляешь, что именно об этом и мечтала.  .