"2013" (СИ) - Котова Анастасия

А там дальше дорога в город.

Однерку, что ездила из города на городок, я заметила издалека. На лобовом стекле висела злополучная цифра один, которую ждали как манну небесную.

Я спустилась к остановке.

Мама вышла из автобуса и, поправив юбку, направилась вместе со мной в терапию, что находилась через дорогу от остановки.

В переносном смысле слова — через дорогу. Нужно сначала двор пересечь и спуститься к поликлинике, за которой и стоит уже заброшенное на данный момент терапевтическое здание.

На первом этаже лежало не так уж и много людей. По сравнению со вторым отделением, где только ленивый не лечился. Туда таскали всех, даже с психушки, что находилась за пределами больничного городка.

Я шла и смотрела себе под ноги.

Мне не хотелось всего этого. Но кто меня будет спрашивать?

Мы вошли внутрь и прошли в палату, где лежала бабуля.

Она вроде как пришла в норму. Сидела на кровати и что — то делала руками.

В комнату принесли ужин.

Время — то было уже вечернее.

Я села чуть подальше, и с интересом начала наблюдать за всем происходящим.

— Здравствуй, Тоня. Как ваши дела? — спросила бабуля, когда моя мама села к ней рядом.

— Нормально. А ты как?

— Капельницы. Больно.

— Ну потерпи. Осталось — то совсем немного.

Бабуля поникла.

— Когда я умру, вы меня не бросайте. Ходите на могилку.

— Мам, ты чего? Еще нас переживешь!

Бабуля ничего не ответила.

— Как твои дела? — она посмотрела в мою сторону.

Мне показалось, что в тот момент бабуля была более нормальной, чем некоторое время назад. И даже не совсем понимает, что она тут делает. Смотрит на все с некоторым удивлением и сохраняет спокойствие.

Хотя временами что — то странное проскальзывало в её поведении, манере речи.

Словно это совершенно другой человек.

Мама принесла ей передачку, нож, чтобы резать сыр и хлеб, и бутылку питьевой воды.

На всякий случай. Может, здесь хреновая водопроводная вода.

Вернулись мы достаточно поздно. Перед этим зашли в магазин, отоварились и спокойной походкой пошли домой, стараясь ни о чем не разговаривать.

Ночь на удивление прошла спокойно.

Я сидела в своей комнате и переписывалась с Сергеем.

Сергей: Ну как у вас там дела? Все хорошо?

Я: Да вроде бы. Бабуля более — менее пришла в себя.

Сергей: Значит, не все так плохо? Мы теперь можем снова проживать вместе?

Я тяжело вздохнула.

Я: Я не уверена, но у меня в последнее время плохое предчувствие. Хотя я стараюсь делать вид, что мне все равно. Да я даже не воспринимаю происходящее всерьез! Может, это шок или что — то в этом роде. Не знаю. Давай пока подождем, хорошо? Я понимаю, тебе там одному скучно, но все — таки. Ну, или можешь приехать. Я не говорю, что ты будешь у меня жить. В гостинице перекантуешься или хату опять снимешь. Короче, смотри. Дело твое.

Сергей: Моя мать интересовалась, почему ты так быстро и внезапно уехала. Я ей все рассказал. Она очень сильно за тебя переживает.

Я: Не стоит. Может, действительно все наладится.

Сергей: Будем надеяться.

Я: Будем, конечно.

Хотя верится с трудом. Что все наладится.

Дни летели как часы.

Мама была на два фронта: дома, у бабули в больнице и у Ани, с племянником.

Частенько я была предоставлена сама себе. Или сидела с Никитой вместе с мамой.

Она оставалась в больнице с бабулей до позднего вечера, кормила ее с ложечки, иногда меняясь с дедом. Тот был намного чаще моей матери, но каждый из них по — своему ухаживал за престарелой женщиной.

Ибо в последние дни перед выпиской она стала овощем.

Лежачим человеком, за которым нужно постоянно ухаживать.

Как раз в последний день, когда врачи полностью выписали бабулю из нервного отделения, по сути, умирать в родных стенах, мы с мамой сидели вместе с Никитой.

Тот особенно шкодничал: творил всякую дичь, и мы с мамой просто были измотаны до предела.

Но для Никиты в плане издевательств не было пределов.

Чересчур гиперактивный ребенок способен довести до ручки не только взрослых, но и самого себя.

Его папаша вернется довольно — таки поздно.

Он должен помочь с переноской бабули, которую привезут вечером. Примерно часов в пять.

Дед уже был старым, и тяжести таскать не мог.

Поэтому попросили Айкина.

— Я больше не могу… — у меня адски разболелась голова от диких криков племянника. — Ты сядешь наконец или нет?! — не выдержав, заорала я на него.

Он вроде притих. Но ненадолго.

Никита начал в прямом смысле слова стоять на голове и скакать по дивану.

Один раз чуть на меня не свалился.

— А ну — ка марш в свою комнату! — моя мама тоже не выдержала. — И пока отец не придет, чтобы я тебя не видела! Я ему обязательно расскажу, как ты себя вел!

Никита потух и ушел в детскую.

— В угол поставит, да и все. А толку? Не понимаю, как его Анька терпит…

— А куда ей деваться? Она его что, обратно засунет? — грубо ответила я.

— А ты еще своих хочешь… Тут с этим — то окончательно поедешь.

— Никого я не хочу!

— Раньше же ведь хотела.

— Раньше и трава была зеленее. Ладно, все. Разговор окончен.

Мама громко зевнула.

— Спать хочу. Несколько дней не могу уснуть. Домой приду и упаду. И пошли все нафиг!

Айкин вернулся домой уже в начале седьмого.

— Мы затащили бабушку в квартиру. Дед попросил Вас подойти, — сказал он моей матери и ушел на кухню, попутно закуривая.

Никита осторожно выглянул из — за двери. Но, заметив мой разгневанный взгляд, тут же спрятался.

Я всегда его недолюбливала.

Маленькое исчадие ада.

— Никита снова плохо себя вел. Разбросал все игрушки, нам с Настькой покоя не давал, — сказала мама, надевая на себя свою черную ветровку.

На улице было еще тепло. Только ветер немного холодный.

— Щас я его в угол поставлю, — грозно произнес Айкин и ушел в детскую.

— Я все маме расскажу! Она вас накажет! — донеслось из комнаты.

— Рассказывай, рассказывай. Надо и мама твоя получит, — заявила моя мать.

Никита всегда дергался, когда его наказывали.

Взбалмошный ребенок.

Мы зашли к деду домой.

Бабуля лежала в комнате и стонала.

Поездка плохо сказалась на ней.

— Что, все плохо? — безо всякого удовольствия спросила мама.

— Она только лежит, и все. Ни встать, ни поесть. Мне нужна будет помощь. Завтра надо будет ее помыть, а один я не справлюсь. Подойдите завтра утром вместе с Аней. Я ее заранее накормлю и все приготовлю, — попросил дед. — Сил никаких нет на ее смотреть… Совсем бабке поплохело.

— Ее почти месяц откачивали, и то не до конца. Не стали даже курс заканчивать. Сразу домой отправили. Что теперь поделаешь, если у нас все врачи такие, — тяжело вздохнула мама.

Увиденное меня поразило.

Еще месяц назад это был вполне нормальный человек. Теперь же полуживой овощ, который не различает даже своих.

Я не хотела признавать тот факт, что мой близкий человек превратил в ЭТО.

И то, что ей оставалось жить совсем ничего, тоже.

Уже точно ничего не наладится.

Нужно ждать, пока человек поскорее отмучиться. До зимы всего ничего, да и морозы не за горами. Как тогда ее хоронить?

Конечно, зрелище очень печальное. Да и видеть все своими глазами невыносимо.

По дороге домой я старалась спрятать слезы.

Мне было очень тяжело.

Признавать, что этого человека скоро не станет, не хотелось.

— Да ты не реви, — сказала тогда мать. — На твоем бы месте я бы вернулась обратно в Кемерово. Не хочу, чтобы ты после всего этого попала в больницу.

Да, врачи запрещали мне пребывать в постоянном стрессе.

Для лечения надо более позитивную обстановку.

Но такого у нас никогда не было.

Утром мать вместе с моей сестрой ушли к деду.

Причем Аня в тот же день сорвала спину, перетаскивая бабулю с места на место.