Сесилия Ахерн - Как влюбиться без памяти
— Инспектор…
— Эйдан, — поправил он.
— Эйдан, — мягко повторила я, оценив этот дружеский жест, — я не сумею. Я не смогла помочь Саймону Конвею, а с Адамом я… — Мне не хотелось вдаваться в подробности.
— Вам удалось убедить Саймона, и он позволил вам вызвать полицию, — возразил он. — А это уже немало. Вы отговорили Адама Бэзила прыгать с моста, и потом он про вас спрашивал. Я видел вас с ним в участке — он вас уважает. Кроме того, я знаю, что произошло с вашей матерью, — добавил он.
— Вот как.
— Вы в этом понимаете. Просто поговорите с ней, пожалуйста.
Мы долго шли по коридорам, так что я уже совершенно запуталась, и наконец добрались до нужной палаты. Там было двенадцать коек, но только одна отгорожена ширмами.
Я медленно отодвинула занавеску и оказалась лицом к лицу с женой Магуайра Джуди. Видно было, что она много плакала. Она сидела рядом с кроватью и держала дочь за руку. У девочки были густые рыжие волосы, точь-в-точь как у отца, и искренние голубые глаза, точь-в-точь как у матери.
— Каролина, — ласково позвала я.
Ее левое запястье было плотно забинтовано, рука безжизненно лежала поверх одеяла.
— Простите, вы кто? — Джуди устало поднялась со стула, по-прежнему не отпуская руку дочери.
— Меня позвал Эйдан.
Она кивнула и бросила тревожный взгляд на дочь.
Я успела заметить, что лицо инспектора Магуайра на секунду исказилось, как будто он стыдился проявлять свои чувства, затем он развернулся и быстро вышел из палаты.
— Вы, может быть, хотите пойти кофе попить? — предложила я Джуди. — Каролина, ничего, если я посижу с тобой немножко?
Каролина неуверенно поглядела на меня. Джуди все еще держала ее за руку.
— Я подумала, может, мама хочет немного передохнуть? Она ведь давно с тобой сидит.
Каролина кивнула ей, и я мягко разомкнула их руки. Как только Джуди вышла, я задвинула занавеску и села возле кровати.
— Меня зовут Кристина, я знакомая твоего папы.
Она настороженно оглядела меня.
— Вы здесь работаете?
— Нет.
— Значит, я не должна с вами разговаривать.
— Нет, не должна.
Она помолчала, обдумывая это.
— Они все время подсылают ко мне разных людей, чтобы поговорить. И все спрашивают: почему, почему, почему? Принесли мне кучу всяких тестов, они отвратительные. Какие-то пакостные там вопросы.
— Например?
— Типа того, трогал ли меня мой папа, — ну, такое вот дерьмо. В смысле они этого не говорят прямо, но понятно, что так думают. И врачи, и те, кто эти тесты составлял. Я все это видела по ящику.
— Можешь мне поверить, я тебя об этом спрашивать не буду. Я не врач и не психолог. Поболтаем, и все. Я так поняла, у тебя какие-то неприятности, расскажи, я просто послушаю, и никаких далеко идущих выводов.
— Вы из полиции?
— Нет.
Девочка бросила на меня долгий оценивающий взгляд и потеребила простыню здоровой рукой. Левая вяло и безжизненно лежала на одеяле.
— Тогда почему же папа попросил вас прийти?
— Потому что он знает, что, когда я была маленькая, моя мама покончила с собой.
Тут она наконец посмотрела мне в глаза, но промолчала и ждала, что я скажу дальше.
— Она это сделала, когда мне было четыре года. Я знаю, что это такое — жить с человеком, у которого те же мысли, что сейчас у тебя.
— Ясно. — Она посмотрела на забинтованную руку. — Сочувствую.
— Я понимаю, почему ты не хочешь говорить с родителями. Стыдно обсуждать такие вещи, да? Мой отец до сих пор стыдится, а мне уже тридцать три.
Каролина слабо улыбнулась.
— Именно поэтому тебе будет легко объяснить мне, если захочешь. Я не буду тебя осуждать, не буду тебе рассказывать, как надо было поступить, я просто послушаю. Иногда полезно выговориться, произнести все вслух. И если ты не знаешь, куда пойти и с кем поговорить, всегда можешь прийти ко мне, я сделаю все, чтобы помочь. Всегда есть к кому пойти, Каролина. И это останется строго между нами. Можешь быть уверена, я никому ничего не скажу.
Каролина вдруг скривилась и заплакала. Она пыталась заслонить лицо здоровой рукой, а другая лежала, точно она уже не нужна, точно ее и нет — отмерла. Плакала она так горько, что плечи сотрясались от рыданий.
— Я не думала, что можно кому-нибудь рассказать, — призналась она.
— Теперь знаешь, — мягко ответила я и протянула ей бумажную салфетку. — И этот кто-то, кто тебя выслушает и поможет, он есть всегда. Всегда.
Она вытерла слезы, успокоилась и, кажется, была готова к разговору.
— Я перерезала вены, — начала она. Подняла руку и показала мне бинты, как будто я раньше их не замечала. — Вы, наверное, считаете, что я сумасшедшая, — тоскливо заключила она.
Я отрицательно мотнула головой.
— Залезла в инет и прочитала, как это сделать. Там написано, что надо бритвой, но это оказалось так трудно — я никак не могла сделать разрез — и больно. А потом ничего не было, хотя кровь текла. Я лежала в кровати, ждала, когда умру, но ничего не происходило. Просто было больно. Я опять посмотрела в инете, что сделала не так. Ну а потом пошла вниз, к маме, и показала ей. Я испугалась. — Она всхлипнула. — Мама начала на меня кричать: «Что ты наделала? Что ты наделала?» Черт, мне хотелось пойти наверх, к себе, и снова это сделать, чтобы я умерла и она бы уже не смотрела на меня так. Как будто я чокнутая. Папа меня безостановочно спрашивал: почему ты это сделала, почему? Никогда в жизни он так не злился. Как будто хотел меня убить.
— Он не хотел тебя убить, Каролина. Он был потрясен и очень испугался, а хотел он только одного — защитить тебя. Родители хотят, чтобы у тебя все было хорошо. Им нужно понять, что произошло, чтобы тебе помочь.
— Они меня убьют. — Она опять начала плакать. — У вас тоже так было? Вы ненавидели свою маму?
— Нет. — Я погладила ее по плечу.
Слезы навернулись на глаза, когда я вспомнила, как папа пришел из больницы с фальшиво-радостным лицом, как будто они уезжали на выходные. Вспомнила, как она лежала в шезлонге в саду под проливным дождем, а он объяснял, что она хочет «прочувствовать» что-то. Даже когда она была со мной, мне часто казалось, что на самом деле она не здесь, а где-то в другом месте. Я любила ее, хотела быть с ней рядом.
— Ненавидела? Что ты, никогда, ни одной минуты. — Я помолчала, потом спросила: — Почему это так непереносимо для тебя? Что случилось?
— Я не могу им рассказать. Но они все равно скоро узнают. Странно, что до сих пор не узнали. Каждый день я прихожу из школы и жду, что им все уже известно. В школе все знают, все на меня пялятся, всякие гадости говорят. Даже мои друзья… И у меня нет никого, ни единого человека, который бы мне помогал, с кем можно было бы поговорить. Даже Эшлин. — Она смущенно запнулась.